Восточная паутина

Каро Николай

Джалол медленно убрав за пояс джинсов пистолет, подошел к Мансуру, невидяще глянул на его безжизненное лицо, сплюнул в сторону и, быстро подтащив тело Мансура к своей страшной ноше, принялся лихорадочно связывать ноги Мансура со свертком, поместив в их ногах кусок бетона, который накрепко примотал бечевой.

Затем, кряхтя и бормоча невнятные ругательства, перевалил в воду сверток, а затем и тело Мансура. Некоторое время силуэты двух туловищ неподвижно стояли под водой возле берега. Затем, медленно, словно в каком-то непонятном, медленном танце, силуэты стали превращаться в еле видимые, неясные тени, которые вскоре исчезли в глубине водного потока.

Джалол, оглянувшись последний раз по сторонам, поднял руки к лицу и провел ими сверху вниз, соединяя у подбородка, совершив импровизированную молитву, Джалол быстрым шагом направился в сторону машины, которая была укрыта в лощине у дороги в зарослях саксаула⁵.

Первые лучи Солнца, ярко вспыхивали на каплях росы, которая блестящими изумрудами усеивала лепестки роз и листья райхона, растущие во внутреннем дворике Машраба-бобо.

Сам хозяин дома,

несмотря на столь ранний час, еще не было и пяти часов, уже заканчивал подметать дорожки в саду. Седой, достаточно стройный для своих семидесяти четырех лет Машраб-бобо не считал себя старым. Да и в махалле⁶ не каждый в глаза говорил ему, что он по своим годам должен сидеть в чайхане, а не работать в поле. Злые языки плели всякие небылицы о Машраб-бобо: и что он, помимо своей пенсии фронтовика, а она в настоящее время составляла ни много, ни мало семь тысяч сомов. После развала Советского Союза, после всех событий, связанных с межнациональными конфликтами, в некогда достаточно сильной державе, Машраб-бобо пребывал в некоторой растерянности. Но надо отдать должное его выдержке: ни в махалле, ни дома, ни на работе в поле, на торжествах или иных сборищах никто не услышал от Машроб-бобо жалоб на ту или иную власть. При нем и в чайхане его погодки особо не осмеливались хаять существующую власть. Особенно после одного случая. Через два дома от Машраба-бобо жил его друг юности, а затем с годами и друг старости Курбан-кызык. Есть категория людей, которых в любом возрасте зовут как в молодости. Курбан-кызык как раз был из этой категории. Если Машраб, молодой сильный парень после 22 июня 1941 года буквально чрез месяц загремел в маршевые роты, то Курбан-кызык, работавший в то время одним из первых помощников машинистов тепловозов – узбеков, имел бронь. И как следствие на фронт не попал. Но очень Курбан-кызык завидовал Машрабу, особенно после возвращения последнего с фронта. На груди Машраба красовались три ордена Славы, про медали и говорить нечего. Курбан, когда увидел Машраба чуть от зависти не лопнул, придя домой в присутствии жены имел неосторожность высказать мысль, что Машраб ордена наверно купил, на что жена Курбана обозвала его ошковоком⁷ и посоветовала ему прежде чем смотреть на ордена на груди Машраба посмотреть на его седые волосы и на шрам, который пересекал всю левую сторону лица.

Так вот, однажды Курбан-кызык, сидя в чайхане, откровенно скучал за низеньким столом у широкого окна. По своей натуре он был весьма общительным человеком и вынужденное одиночество его сильно угнетало. Было около одиннадцати часов дня. Перед ним на столике стояла пиала с дымящимся чаем, маленький чайник и лепешка с черными точками седаны⁸. Бездумно уставившись в окно Курбан-кызым, медленно жевал куски лепешки и смотрел на людей, которые сновали как в кино в окне перед ним. Вон виднеется голова еврея Миши в синей будке, который не прекращая своей сапожной работы, ожесточенно жестикулировал в разговоре с пожилым узбеком, который был вынужден кивать головой, поддакивая Мише. Из кишлака, подумал Курбан, привез кучу обуви и ждет, когда Миша все подготовит. Потом перевел взгляд левее на магазин райпо, здесь взгляд Курбана внезапно оживился – появилось новое лицо, которое Курбан видел впервые. В костюме цвета хаки на углу райпо, стоял симпатичный парень лет 25-26 нервно озираясь по сторонам и непрерывно дымил сигаретой. Курбан-кызык впился глазами в объект, появившийся на горизонте его обзора. Затем стал лихорадочно вспоминать что же говорил про ваххабитов в прошлое воскресение участковый Комил, который утром, сменившись с дежурства, заскочил на минутку в чайхану попить свежего чайку и говорил он о том, что со стороны Намангана возможно появление группы ваххабитов, которые по одному-два человека должны были просачиваться в Ферганскую долину для организации массовых беспорядков и последующего мятежа. Об том Комилу рассказал старший участковый Хамид-ака, который в последнюю пятницу ездил в Фергану на совещание и приехал назад по словам Комилджана очень и очень озабоченный. Сидевший за соседним столиком, Козим-тога⁹ спросил Комила с чего тот взял, что Хамид-ака приехал озабоченный, на что последний, делая большие глаза и понижая голос до шепота сказал:

– Хамид-ака даже не зашел к шашлычнику Носыру, чтобы съесть свои три палочки шашлыка и втихаря принять на грудь сто граммов водки или коньяка. После этих слов помощника участкового, старики многозначительно переглянулись и погрузились в молчание, поглаживая седые бороды, не пристало солидным людям выказывать суету при молодежи. Однако, когда Комил, допив чай, убежал по своим неведомым делам, Козим-тога вопросительно глянул на Курбана. Курбан, махнув пальцем чайханщику, чтобы он принес еще чайник чая, придвинулся к Козиму-тоге и щуря свои и без того узкие глаза, сказал:

– Если Хамид не зашел к Насыру, то это уже серьезно.

Весь поселок знал историю, которая произошла лет пятнадцать назад. Хамид, назначенный на должность участкового в Карачнепе, прибыл в село в конце дня. Выйдя с автобуса, он прямиком подошел к шашлычной, где в тот момент Насыр уже готовился закрывать свое заведение. Подойдя к мангалу, на котором, кроме дымящих углей, ничего не было, Хамид спросил мальчика, помогающего Носыру:

–Ука¹⁰, где хозяин?

Мальчонка, внимательно глянув на подошедшего незнакомца, на папку и маленький чемоданчик в руке Хамида, на его полуевропейский облик, буркнул: – Хозир¹¹,чакираман¹², – скрылся в подсобке. Через минуту из дверей, откинув марлевый полог, предназначенный для защиты от мух, вышел Носыр и вопросительно уставился на Хамида, предварительно поздоровавшись с легким полупоклоном, прижав правую руку к груди. Оба парня внимательно оглядывали друг друга, как бы оценивали один другого. Надо отметить, что Носыр, работая шашлычником, имел не единожды проблемы с налоговой инспекцией, которые выражались не в крупных хищениях вырезки или мяса, не в неуплате налогов, а в элементарных отписках в санэпидстанцию, которая практически была бичом всех коссобов¹³, шашлычников, да и просто старушек, которые торговали семечками, сигаретами и т.д., далеко не отходя от своего дома. Веяния недалекой перестройки, а в дальнейшем «расхватывание суверенитетов – кто сколько может» привело к тому, что простой человек, лишившийся работы по сокращению или по какой другой причине вынужден был перебиваться с хлеба на воду и глядя на голодные глаза детей мог пойти и на большее. Так вот, подоплека всех бед Носыра была налоговая инспекция и санэпидемстанция. Санэпидемстанция была страшнее, потому что замом главного врача работала жена тогдашнего участкового Фатима. Участковый Фазил, имеющий кличку Фазил-четур-бет¹⁴ представлял собой маленького плюгавого мужичонку, постоянно ходившего с военной сумкой на боку и кислой физиономией по причине застарелой язвы желудка, которую он периодически лечил в областном центре, в стационаре УВД. Его жена Фатима была полной противоположностью своему мужу, с достаточно более или менее стройной фигурой, при ее полноте, с густыми, иссини черными волосами и симпатичными ямочками на щеках. У нее был один недостаток про который все знали, но все старались, даже за глаза, о нем не говорить. И горе было тому, кто хоть намеком или что еще хуже в разговоре касался этого недостатка Фатимы. Этим недостатком Фатимы являлся ее рост, всего 152 см. Во-первых, она сразу шла к этому человеку и не взирая на ранги и чины, могла наговорить таких гадостей про данного человека и его родственников, упоминая его далеких предков и его будущее потомство. Что впредь, увидя идущую навстречу Фатиму по тротуару, человек от греха подальше стремился перейти на другую сторону дороги. Так вот, самым главным и ярым врагом Фатимы был Носыр, который когда то имел неосторожность вслух оценить достоинства Фатимы на какой то вечеринке. Нашелся доброжелатель, который передал сказанное Носыром начальнику санэпидемстанции, а последний не преминул довести услышанное до ушей Фатимы, мотивируя для себя это тем, что имея определенные отношения с женщиной на службе, которые в Европе называются служебным романом, ему дано такое право. И вот тут то начались для Носыра черные дни. Что ни неделя, то проверка. То Фазыл-чешурбай¹⁵ ходит, вынюхивает не торгует ли Носыр водкой, то главврач зачастил обедать к Носыру. Надо знать менталитет Востока и как там относятся к власть имущим… Даже чиновник средней руки, составив себе в определенном плане среди окружающих его людей будь то сослуживцы или просители получает дивиденды в виде даров и подношений. В данном случае и Носыр и главврач санэпидемстанции прекрасно знает почему Носыр должен кормить шашлыком главврача, а главврач должен был обедать и не платить.

Так что, если мы помним, когда Фазил окончательно перевелся из Каратепа по болезни и на его место прибыл Хамид. И когда Носыр встретил Хамида у себя в шашлычной, плюс, узнав, что Хамид является новым участковым в поселке, упустить возможность ближе познакомиться с человеком, от которого будет много зависеть в его Носыра деятельности, он принял все меры для достойной встречи Хамида. О! эта встреча достойна описания ножом и должна быть занесена в анналы кулинарного искусства и узбекского гостеприимства.

Во-первых: Носыр дал команду мальчику, который является его троюродным племянником, закрыть шашлычную и бежать домой предупредить Азизу – жену Носыра, что через один час хозяин придет с новым участковым домой и чтобы она начала готовить басму¹⁶, джигар¹⁷, короче, чтобы к их приходу все было в готовности запрыгнуть из казана на блюда и касы¹⁸ и появиться на столе.

Описывать чревоугодие, которому предавались Носыр и Хамид, значит ничего не говорить, да простит мне читатель, что я, твой покорный слуга хотел описать, как принимают на востоке дорогого гостя, но в данной главе этого не позволил. Потому, что описание более красочное, более обширное, совсем с другими людьми, как я считаю более достойным твоего внимания дорогой читатель еще предстоит в процессе изложения сего повествования и пускай читатель наберется терпения. Ибо мы вместе будем идти по дороге нового, достаточно занимательного достоинства новейшей узбекской истории.

Исходя из вышесказанного, немного открыв взаимоотношений между жителями небольшого кишлака, мы теперь знаем почему Козим-тога и Курбан-кызык многозначительно переглянулись, узнав, что Хамид не зашел к Носыру после приезда из Ферганы. А сейчас Курбан-кызык внимательно смотрел на молодого человека чего то нервно ожидавшего у здания райпо. Парень наконец что то увидел – это была автомашина «Жигули» второй модели, которая остановилась у обочины напротив сапожной мастерской. Парень нервно выстрелив окурком в урну стоящую поодаль, перебежал через дорогу и сел рядом с водителем. Некоторое время пассажир и водитель о чем то беседовали, оба ожесточенно жестикулировали при этом. Затем машина стронулась с места и выпустив сизое облако дыма исчезла в направлении трассы, ведущей на Фергану.

Курбан-кызык разочарованно вздохнул и стал собираться домой, непрестанно думая о парне у райпо и о машине, которая за ним приехала.

Погасший октябрьский день подходил к концу. Машраб-бобо, переделав в саду всю работу, которую запланировал с утра, уже заканчивал подрезать яблоню, когда со стороны калитки раздался стук. Машраб-бобо с неудовольствием сложил секатор и сунул его в широкий карман шаровар. Еще раз придирчиво оглядел плоды своей работы и только после этого направился к калитке…

Открыв калитку, Машраб-бобо увидел Доврона, мужчину лет пятидесяти пяти с которым, по договору, он заливал водой рисовые чеки на колхозном поле. Доврон пришел с просьбой – может ли Машраб-бобо сегодня один пойти начать заливать чеки, а он, Доврон подойдет рано утром, потому, что к нему из Ташкента приехала дочь с внуками и зятем и в первый вечер зятя одного оставлять с женщинами, лишая его мужского внимания.

Произнеся эту тираду на одном дыхании, Доврон-ака вопросительно уставился на Машроба-бобо.