Вот это поцелуй!
Шрифт:
– Ну да…
– Я им говорю: «Если у вас нет смелости, что вы делаете на моих лекциях, зачем вы записались ко мне в семинар? Как вы думаете, что такое литература? Думаете, вы здесь, чтобы развлекаться?»
Он закурил и разогнал дымок рукой. Пытался угадать, что у меня на уме.
– Я прав или не прав?
– Послушай, Фрэнк, было время, когда мы говорили откровенно. И тогда все было проще, много проще. По крайней мере, мы доверяли друг другу.
– Прости, но мы и сейчас доверяем. Прости.
– Но ведь ты ничего мне не сказал про эту девчонку. Ты не говорил, что решил поиграть в детектива.
Мы посмотрели друг другу в глаза, потом я встала и пошла налить себе стакан кока-колы-лайт. Спросила у Фрэнка, не хочет ли он выпить чего-нибудь. Мне пришлось напрячь слух, чтобы услышать, что он прошелестел в ответ: «Нет, спасибо». Таким тихим, умирающим голосом…
Натан
Ева Моравини жила в двухэтажной квартире в одном из самых высоких домов города. Она заработала много денег; во всяком случае, вполне достаточно, чтобы безбедно пережить два года всемирного экономического спада, не меняя образа жизни. Мне очень нравилось просыпаться в этой квартире. До моей женитьбы на Крис мы с Евой были большими друзьями, особенно в сексуальном плане, и я часто бывал у нее. Я просыпался на фирменных простынях, мягких и шелковистых, а Ева приводила в действие пульт автоматической раздвижки огромных штор, и перед нами открывалось небо с облаками (квартира на девятнадцатом этаже, стены кабины лифта из полированного вяза) и вид на далекие пригороды, купающиеся в утреннем бледно-розовом тумане. Я обожал эти минуты. Такое удовольствие потянуться всем телом среди всей этой неприличной, но вполне терпимой роскоши. Я охотно закончил бы тут свои дни.
Мне до сих пор снились эротические сны из тех времен: например, как Ева выплывала на внутреннюю лестницу, открыв тыл всем ветрам, неся поднос, на котором теснились круассаны и булочки всех видов (консьерж обеспечивал доставку на дом за бешеные деньги), свежевыжатый апельсиновый сок, прекрасный кофе, обжаренный старинным способом, варенье, джем, яйца всмятку и свежие газеты. Хорошее было время! Превосходный аппетит, здоровый крепкий сон, беспечность и сексуальность, изобилие контрабандных товаров, мир и покой на подконтрольной территории и новенький, блестящий значок офицера полиции – да, это было классно! Полная противоположность той нездоровой обстановке, в которой мы живем сейчас, с постоянным чувством неуверенности и общего упадка, которое начинает давить на психику. Но кто в этом виноват?
Марк уже встал, когда я продрал глаза. Я сощурился от яркого дневного света и поднес руку к затылку, чтобы его слегка растереть. Паула лежала почти поперек меня. Осторожно, чтобы не разбудить, я отодвинул ее на другой край постели, а сам еще немного посидел с закрытыми глазами, злясь на самого себя, потому что, как обычно, на следующий день после попойки чувствовал себя скверно. Затем вышел к Марку, прекрасно сознавая, как мало радости мне от всего этого, наверно, из-за всех моих нынешних неприятностей. Или из-за прошлого – приближался сорокалетний рубеж, когда ступаешь на наклонную плоскость.
Я принялся открывать шкафчики один за другим.
– Аспирин справа от тебя, – сказал Марк, восседавший на табуретке.
– Я опоздаю на работу.
– Да, старина, есть такая вероятность.
– О-о-ох! Я опоздаю на работу!
Паула резво вскочила с постели, поискала меня взглядом и заявила:
– Я иду с тобой, – после чего схватила свое платье и скользнула в ванную.
Я опустил глаза на зажатый в руке стакан, в котором подрагивали две шипучие таблетки. Вздохнул и произнес вязким голосом:
– Куда это она со мной собралась?
– Не знаю, что такое ты вытворяешь с женщинами. Они по тебе просто с ума сходят.
– Так куда она собирается со мной идти? Я иду на работу.
– Ты бы видел, как она о тебе заботилась. Спроси у Евы, ты же на ногах не держался.
– Да, хорошо, но чего она, собственно, хочет? А? Скажи, Марк, ведь ты же ее знаешь. Ну? Иногда по ночам я просыпаюсь и обнаруживаю ее рядом, в своей постели. Она спит рядом со мной! Я даже не слышал, как она вошла, и вот она лежит, обвивает мне шею рукой! Черт!
– Ну и что? Тебе это мешает?
– Мешает ли? И ты меня еще спрашиваешь?
– Ты знаешь кого-нибудь, кому бы это помешало? Послушай, старина, тебе же чертовски повезло! Это все, что я могу тебе сказать. В первый раз она так втюрилась. Знаешь, я горжусь тобой.
От его слов мне не полегчало, наоборот, стало еще хуже. Я поднял глаза и увидел Еву, спускавшуюся по лестнице в одних трусиках. Господи Боже мой! «Господи Боже мой, – подумал я, – эту ли участь Ты нам готовишь? Ведь я же помню это женское тело, крепкое и мягкое, с которым я в свое время выделывал такое… Господи Иисусе! И вот теперь оно досталось Марку, моему младшему брату!» Это было какое-то грустное зрелище – они оба. Потому что рядом со мной стояла не Ева, а призрак Евы, той Евы, которую я знавал раньше, и было печально видеть их вместе, только что из постели, его полуголого и ее в сиреневых кружевных трусиках, с телом, которое не пощадили годы. Я почувствовал, что у меня вот-вот страшно разболится голова, мигрени было не избежать.
Ева протерла глаза, потом подошла и чмокнула меня в щеку. Она держалась прямо, грудь вперед, но иллюзия прежней Евы была неполной.
– Мы говорили о Пауле, – сказал Марк, – о Натане и Пауле.
– Ей приспичило увязаться за мной, когда я ухожу на работу, – почти простонал я. – Нет, я, наверное, сплю.
– Ты разбудил в ней материнский инстинкт, дорогой. Других объяснений я не вижу.
– А ну-ка повтори, чтоя разбудил?
В этот момент Паула выскочила из ванной, переполненная энергией, словно акула перед мирными рыболовами с удочками. Она уже была готова. Свежа как роза. С той самой минуты, как я проснулся, я чувствовал себя стариком, все во мне было словно заторможено. Марк был прав: мне бы радоваться тому, что со мной произошло. Это было как если бы молодая модная актриса выбрала меня из толпы поклонников, стонущих у ее ног; и случилось это, как вы заметили, без малейшего усилия с моей стороны, при том, что я ни о чем не просил. Любой кретин, любой законченный идиот обрадовался бы такой удаче… А я все задавался вопросами, ломал голову над скрытым смыслом наших поступков, удивлялся, философствовал, упирался, хотя все равно всегда кто-то или что-то оказывается сильнее нас…