Вот такое Муйне
Шрифт:
Как журналисту мне часто приходилось участвовать в подобных фестивалях и конференциях – в Москве, в Дагомысе и на теплоходах, перевозивших фестивальную журналистскую тусовку из столицы до Нижнего Новгорода. И всякий раз это неизменно выливалось в тягучее пустословие и муторную болтологию, переливание из пустого в порожнее, где конечным смыслом всех этих скучных «панельных дискуссий» и «круглых столов» было примитивное ожидание (под имитацию обсуждения серьёзных тем) вечерних приёмов и банкетов с халявной выпивкой и обильными закусками.
В названиях всех этих мероприятий ежегодно менялись местами одни и те же слова – власть, СМИ, общество, журналистика, пути развития, информационное пространство, формы взаимодействия и так до бесконечности. Но неизменными оставались
И ещё неизменным атрибутом всех этих тусовок был извечный мэтр отечественной журналистики Всеволод Поддонов. Этот персонаж являл собой ярко выраженное раздвоение личности. С утра он садился в президиуме за один стол с высокопоставленными чиновниками, как мантру талдычил одни и те же тезисы о необходимости вырабатывать формулу доверия, развивать диалог и укреплять позитивное взаимодействие между прессой и властью (переводя на обычный язык – элементарно клянчил денег на деятельность возглавляемой им журналистской организации), в обед – крепко принимал на грудь, так что его помощницы с криками «Всеволод пьян, у него язык не ворочается!» искали ему замену среди его замов для проведения запланированных с его участием мероприятий. К вечеру же, совсем набравшись и отбросив все условности, Поддонов напрямую называл журналистику второй древнейшей профессией, продажной проституткой, кричал, что журналисты сами «просрали и загубили профессию», поскольку на корню продались власти и бизнесу и довели дело до того, что статус профессии журналиста упал до нуля, потеряв всякое уважение в порядочном обществе.
Как в одном человеке уживались два диаметрально противоположных мнения? Когда он был честным перед собой и окружающими – утром или вечером? Ответ на эти вопросы лежал на поверхности: что у трезвого на уме – то у пьяного на языке. Поначалу эти перевоплощения Поддонова несколько удивляли, затем банально раздражали, а потом все с этим как-то свыклись, воспринимая его метания как неизбежную декорацию подобного рода журналистских тусовок на просторах родной Ойкумены. Но деньги ему исправно выделять продолжали.
Выбрать в первый день фестиваля мероприятие по вкусу мне помогла неожиданная встреча – я даже ощутил себя провидцем. Когда, отклоняя недвусмысленное приглашение геев из информагентств поселиться с ними в номере, я соврал им, что встретил здесь старого приятеля, то и думать не мог, что действительно увижу здесь Влада Покрова.
С Владом мы были знакомы ещё со студенческой скамьи, несколько лет вместе работали на нижегородском телевидении. Потом он недолго был собкором ВГТРК по нашей области, но что-то у него там не срослось. А тут как раз на Чукотке губернатором избрали Романа Абрамовича, и так как в его предвыборной кампании активно участвовали нижегородцы во главе с Сергеем Капковым, то и Влад в составе большого десанта нижегородских журналистов отправился работать туда «за большой деньгой». Там у него вместе с зарплатой и северным стажем дела пошли резко в гору, так что по линии СМИ он даже выбился в большие чукотские начальники, и на всероссийский фестиваль в Ульяновск приехал как представитель журналистов народов Севера.
Влад Покров со студенчества был склонен к экстравагантности и эпатажу, мог прийти на любой экзамен в университете в солдатской гимнастёрке и кирзовых сапогах. И когда я неожиданно столкнулся с ним в фойе перед конференц-залом, вместо приветствия у меня вырвалось: «Ба, Владик! А поцелуй меня в задик!»
Окружающие все как один с интересом повернулись в нашу сторону, ожидая немедленного исполнения моих желаний либо резкого отпора, но были разочарованы – их глазам предстала банальная встреча старых приятелей.
Влад не стал делать того, о чём я его просил. Да с моей стороны это была и не просьба, а лишь своеобразное приветствие – намёк на давнюю историю, которую Покров сам не раз вспоминал в студенческие годы. Тогда многие парни приходили учиться в вузы на рабфак сразу после армии. Влад был
Поначалу Влада на службе, как и всех остальных молодых бойцов, то бишь «духов», очень донимали «деды». Один злобный армянин гнобил Покрова тщательнее других. Ежедневно с утра до вечера плац сотрясали его зычные крики: «Рядовой Покров, бегом ко мне!», «Покор! Лечь, отжаться!» и всё в таком духе, так что Влад вздрагивал от одного только голоса этого «деда». Без рукоприкладства, естественно, тоже не обходилось. Но вот прошли полгода, и Покрова через процедуру определённого количества ударов пряжкой солдатского ремня по солдатской же заднице перевели в «черпаки», иначе – «фазаны». Сразу после этого обряда новоиспечённый «фазан» Покров вышел на плац, подтягивая штаны, и вдруг услышал до боли знакомый голос: «Владик!» Армянин впервые назвал его не по фамилии! «Ну всё, – обрадованно подумал Покров, – кончились мои страдания!» Он мигом обернулся к доселе злобному «деду» и радостно отозвался: «Я!» – «А поцелуй меня в задик! Бегом ко мне!» – продолжил глумиться армянин. Так что легче Покрову стало только когда злобный армянский дед дембельнулся. Вот тогда уже настало время «дедушки Влада».
– Сколько лет, сколько зим! – приветствовал меня Покров. – Ты как тут?
– Да так же, как и ты, – ответил я. – Только ты от народов Севера, а я по-прежнему от народов Поволжья, но зато с приключениями.
Я поведал ему, как по вине попутчиков в поезде остался без денег, документов и телефона. Но Влад сразу засомневался в моих подозрениях:
– Брось ерунду пороть! Если они ехали из заключения, неужели стали бы мараться и позарились бы на твой телефон и мелочёвку? Их же по билетам тут же вычислят, подумай сам! Да и на хрена им нужен твой паспорт? Такие вещи если и берут, то тут же сбрасывают, – со знанием дела разъяснил он мне. – Ты лучше съезди на вокзал в полицию – может, кто уже нашёл и принёс твои документы? Так что раньше времени не паникуй!
– Да, но без паспорта меня никуда не селят. Можно я сегодня у тебя в номере переночую?
– Исключено! Как ты себе это представляешь? Я приехал сюда не один – со мной коллега из дальневосточного региона, – кивнул он на стоявшую неподалёку выдающихся форм женщину. – Так сказать, от нашего куста. Поэтому не обессудь, наверняка тебе здесь подыщут что-нибудь. Не может быть, чтобы в таком большом комплексе да не было номеров!
Его намерения и планы стали мне предельно ясны, и больше я не будировал эту тему.
– Куда ты направляешься? – спросил я его. – Может, посидим где-нибудь вечерком? Давно ведь не виделись.
– Да не где-нибудь, а здесь же – в отеле! Вечером будет приём, культурная программа и всё такое, – ответил Покров. – А сейчас мы с коллегой направляемся на панельную дискуссию «Региональная власть и пресса – горизонты доверия». Пойдёшь с нами?
Я ещё раз оглядел его спутницу, подумал, что в данном конкретном случае логичнее было бы дискутировать об объёмах доверия, но, безусловно, в горизонтальном положении, а вслух произнёс:
– Почему бы и нет? Горизонты так горизонты. Идём!
И мы решительно направились в аудиторию.
Горизонты и вертикали доверия
Панельная дискуссия начиналась традиционно скучно. Местные чиновники как заведённые сыпали штампами, что «журналист – это особая миссия» и «власть всегда рада любой критике».
Представитель от нижегородской администрации Евгений Витольдович Тараканов (он всё же объявился на фестивале) сетовал на то, что «у журналистов есть одно важное преимущество – со стороны дать самую нелицеприятную характеристику работе других людей, и в то же время сами журналисты часто находятся вне критики, ставя себя над ситуацией». При этом он отчего-то постоянно смотрел на свою смазливую «помощницу», которая всем своим томным видом показывала, что хочет обратно в постель.