Вояж
Шрифт:
– А что делаете этим летом вы, Билл? – спросила Мэдди, снова меняя тему.
– Обычно мы ездим на Мартас-Винъярд [3] . Но теперь мне это будет нелегко. На лето я отдал дом дочери. У нее трое детей, им там нравится. Я всегда могу воспользоваться гостевой комнатой, если захочу.
Он производил впечатление приятного человека и явно был близок со своими детьми.
Они еще поболтали, потом к ним присоединилась занятная французская пара – молодые дипломаты. Через несколько минут подошел поздороваться с Биллом аргентинский
3
Остров в 6 км от мыса Кейп-Код на юго-востоке штата Массачусетс.
– Я не сообразила, что мы сидим вместе…
– Честно говоря, я сам это устроил, – сознался он со смехом. – Это оказалось нетрудно. Наверное, мне повезло.
– Мне тоже, – откликнулась Мэдди, взяла его под руку, и они проследовали к столу.
Вечер удался. По другую сторону от нее оказался сенатор-демократ от Небраски, с которым она раньше не была знакома, хотя всегда им восхищалась. Билл развлекал Мэдди рассказами о своей преподавательской деятельности в Принстоне и Гарварде. Судя по всему, у него остались о той поре самые лучшие воспоминания, как и о недолгой дипломатической карьере, прервавшейся так трагически.
– Чем вы думаете заняться теперь? – спросила его Мэдди за десертом. Она знала, что он пишет книгу. Билл ответил, что книга почти закончена.
– Буду с вами честен, Мэдди, четкой программы у меня нет. Я подумываю вернуться к преподаванию. Работать над книгой было интересно. Не знаю, в какую сторону двинуться после этого. У меня есть несколько предложений от университетов, в том числе, конечно, из Гарварда. Есть соблазн податься на Запад и поработать в Стэнфорде. Или, может, провести годик в Европе? Мы с Маргарет всегда любили Флоренцию. Меня привлекает Сиена. Еще мне предложили год преподавать американскую внешнюю политику в Оксфорде, но я не уверен, что мне этого хочется, да и тамошний климат слишком суров. Меня избаловала Колумбия – во всяком случае, погода.
– У вас есть выбор! – Мэдди пришла в восхищение. Она хорошо понимала, почему Билл нарасхват. Он умен, деликатен, открыт для новых идей и взглядов.
– Как насчет Мадрида? У вас превосходный испанский.
– Об этом я еще не думал… Придется снова осваивать корриду.
Оба засмеялись, представив себе эту картину. Когда ужин подошел к концу, Мэдди пожалела, что пора расставаться. Билл оказался прекрасным собеседником, а после приема предложил подвезти ее до дому. Она отказалась, сказав, что ее ждет машина с водителем.
– Тогда до встречи на новом заседании комиссии. Такая удивительная, разнообразная группа! Я, по правде говоря, мало чем могу ей помочь. Я не очень большой знаток темы жестокого обращения и домашнего насилия. Боюсь, мое столкновение с насилием получилось нестандартным. Но приглашение Филлис мне, конечно, польстило.
– Она знает, что делает. Думаю, у нас сложится сильная команда, мы привлечем внимание прессы. Надо открыть людям глаза на вопросы жестокого обращения и вообще женской судьбы.
– Вы прекрасно исполните роль нашего представителя! – сказал Билл.
Она в ответ улыбнулась. Разговор продолжался еще несколько минут, потом Мэдди уехала домой. Расслабленный Джек читал в постели.
– Жаль, что тебя не было, прием был прекрасный! – Она сняла серьги, сбросила туфли и нагнулась, чтобы его поцеловать.
– Я решил, что уже к вам не успею. Встретила интересных людей?
– Целую кучу! Взять хоть Билла Александера. До чего приятный человек!
– Мне он всегда казался занудой. – Джек махнул рукой, захлопнул книгу и одобрительно оглядел жену: даже без серег и туфель она была неотразима. – Шикарный вид, Мад.
Он говорил искренне, и Мэдди поблагодарила его новым поцелуем.
– Спасибо.
– Ложись быстрее.
В его глазах появился знакомый блеск. Через несколько минут, едва дав жене раздеться, он уже доказывал ей свою любовь. Отсутствие детей имело свои преимущества. Занимаясь любовью, Хантеры ни на что не отвлекались, полностью сосредоточиваясь друг на друге.
Потом Мэдди долго нежилась в объятиях Джека, тесно к нему прижавшись, чувствуя спокойствие и удовлетворение.
– Как все прошло в Белом доме? – спросила она, зевая.
– Неплохо. Думаю, мы приняли разумные решения. Вернее, решения принимает президент, я только делюсь с ним своими мыслями, а он сопоставляет их с тем, что слышит от других, и решает, как действовать. У него острый ум, чаще всего он прав. Я попал туда, где делается история.
– А по-моему, это худшая работа на свете. Я бы не стала ее делать ни за какие деньги.
– У тебя бы получилось, – усмехнулся Джек. – Все в Белом доме были бы прекрасно одеты и элегантны, сам Белый дом стал бы воплощением изысканности и стиля, все проявляли бы учтивость, сострадание, следили бы за своей речью и любое событие переживали бы всем сердцем. Таков твой совершенный мир, Мад.
Это прозвучало как комплимент, но Мэдди почему-то стало обидно. Она промолчала, а потом и вовсе забыла слова Джека. Утром было уже не до размышлений: оба торопились на работу.
Хантеры примчались в студию к восьми часам. Мэдди и Грег занялись специальным репортажем об американских танцорах. Мэдди обещала Грегу помочь с этим материалом, и они провозились до полудня, когда их отвлекли суета и шум в коридоре.
– Что случилось? – недовольно спросил Грег, отрываясь от монитора.
– Как бы не новое обострение в Ираке! Джек провел вчерашний вечер с президентом. Наверняка они что-то задумали.
Оба выбежали в коридор узнать, что стряслось. Мэдди остановила одного из исполнительных продюсеров.
– Ну что там?
– Рейс в Париж взорвался через двадцать минут после вылета из аэропорта Кеннеди. Говорят, взрыв слышал весь Лонг-Айленд. Никто не выжил.
Это была укороченная версия трагедии, но Грег и Мэдди, бросившиеся в новостную студию, убедились, что этим новость пока и исчерпывается. Ответственность за взрыв никто на себя не взял, но Мэдди была уверена, что история только начинается.