Война «ежей»
Шрифт:
Во дворе собралось много ребятни. Фоторепортер поставил детей возле брошенного баскетбольного щита, только Тончо держался в стороне.
— Давай сюда! — позвал его Стоянов.
— Это сын того, кто… — Маляка кивнул на гараж.
— Не важно, — решил Стоянов.
Добролюб не отходил от него: журналист внушал доверие. Отведя корреспондента в сторону, мальчик тихо сказал:
— Его отец назвал меня лопоухим дураком.
— Да? — Журналист невольно взглянул на торчащие уши Добролюба.
— Можете вы что-нибудь сделать с ним?
— Пожалуй, нет. Слово не воробей, вылетит — не
Мамы и бабушки ни на миг не отходили от окон, они не сводили глаз с ребятишек, ревниво окликали своих — то им хотелось, чтобы мальчик поправил воротничок, то пригладил волосы, а одна мама даже громко потребовала, чтобы ее сын срочно высморкался — дело ли стоять перед фотоаппаратом с открытым ртом?
Из соседнего дома на шум выскочила пожилая женщина. Узнав, что газетчики снимают детей, решительно потребовала, чтобы фоторепортер подождал ее внучат. А старенькая бабушка привела с собой трехлетнюю девочку и бесцеремонно поставила ее впереди всех.
— Уходи отсюда, это не для девчонок! — толкнул ее Тончо.
Девочка заревела, а бабушка принялась сердито выговаривать Тончо.
Бабушка Гинка тотчас вступилась за внука. Яким Стоянов спокойно поставил девочку к ребятам. Прибежали и другие детишки — весь квартал прослышал о фотографировании для газеты.
— Сделай снимок широкоугольником, чтобы и гаражи были видны, и дети. А подпись дадим такую: «Что важнее для нашего будущего?» Как думаешь, подходит? — повернулся журналист к фотографу.
— Отлично!
Вместо фоторепортера газетчику ответил Маляка, решивший взять на вооружение фразу, которой, по мнению журналиста, можно было бы подписать снимок.
В школу учительница Добрева пришла на полтора часа раньше обычного. Накануне вечером она поздно вернулась домой, ей уже не хотелось проверять тетради, и она решила сделать это утром. Тут-то она и подумала: «Не зря говорится — не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня». Тетрадки и правда проверялись с трудом. Контрольные как контрольные, точно отражают знания каждого ученика. Добрева начала складывать тетради, но тут вошла уборщица и сказала, что ее вызывает директор.
Добрева поморщилась, она сердилась на директора из-за глупой истории с разбитым стеклом «Форда». Зачем нужно было сообщать об этом родителям? Дети, впрочем, тоже очень огорчили ее, все до одного проголосовали против того, чтобы Камен был председателем совета отряда. С каким изумлением смотрела она на лес рук! Хоть кто-нибудь, хоть один человек найдет в себе мужество не поднять руки? Нет, даже Юлия… Сначала вскочила в защиту товарища, а потом… И Маляка тоже. А уж какие они с Каменом неразлучные друзья… И Пантев… В последнее время так вроде ее радовал… И Камен! Тут уж совсем невероятная глупость — голосовать против себя!
Добрева прошла по коридору и постучала в дверь кабинета директора.
— Садись, пожалуйста, садись, — директор любезно указал ей на кресло. — Что нового? Как успеваемость в классе?
— Вообще-то…
— А Маляков?
— Он всегда на одном уровне: три, четыре, три, четыре.
— Прошу тебя, Добрева, обрати на него больше внимания.
— Не понимаю…
— Я бы хотел, чтобы за четверть у него была шестерка.
Добрева подняла брови: шутит директор, что ли? Нет, как будто говорит серьезно.
— Думаю, он не потянет.
— Поставь, прошу тебя.
Добрева не верила своим ушам.
— А что подумают остальные?
— Очень прошу.
— Но вы всегда говорили, что учителя должны не просто учить учеников, а воспитывать их честными гражданами!
— Да, но…
— Как я могу воспитывать в них честность, если вы хотите, чтобы я поступила нечестно?
— Что же здесь нечестного?
И тут Добрева не сдержалась: за последние дни столько всего накопилось!
— Нет, товарищ директор, — решительно заявила она, — нет и нет! Маляков получит то, что заслуживает. Как и все остальные. Мне противно смотреть, как приходят родители с претензиями по поводу отметок. Кто бранится, кто требует объяснений, кто просит — в зависимости от воспитанности, уровня общей культуры и положения на работе. Вчера как раз заявился отец Димитра Малякова — подавайте ему объяснения. Пусть приходит кто угодно, для меня все равны. А вот для вас, я вижу, нет. Камену из-за его мальчишеской выходки на два балла снизили отметку по поведению, а Малякова только пожурили. Если вы все же настаиваете, я… я подам заявление об уходе!
От волнения Добрева поднялась с места и отошла к окну. Говорить стоя ей было привычнее — сказывалась профессия.
Директор приблизился к ней. Он выглядел совершенно спокойным.
— Зачем ты придаешь всему этому такое большое значение? — поморщился он.
— Так меня учили. Чему меня учили, тому я и выучилась. И с детьми так же — они научатся тому, чему мы их учим.
— Тогда, Добрева, пойми еще кое-что. Научись отличать важные вещи от безделицы.
— Я не могу разделять родителей на более важных и менее важных персон.
— Ты не хочешь меня понять. Дело не в каком-то особом положении отца Малякова. К нам он не имеет никакого отношения, но оказывается, он может помочь нам с ремонтом бассейна. Ты знаешь, в каком состоянии бассейн. А он, между прочим, предназначен именно детям. Подумаешь, сын Малякова получит шестерку! Стоит ли из-за одного шалопая оставлять всех детей без бассейна?
В ответ на столь логичную речь Добрева не произнесла ни слова. Лицо ее все время оставалось безразличным, и было непонятно, как она относится к словам директора. Но вот директор умолк, и она спросила:
— Это все?
— Все.
Учительница направилась к двери.
— Надеюсь, мы договорились, — бросил ей вслед директор.
Добрева, ничего не ответив, вышла. Сначала она подумала, что надо немедленно уходить из школы, но потом решила этого не делать. Надо что-то предпринять, но что? В учительской она схватила тетради с контрольной и бросила в мусорную корзину, но это ее не успокоило, и она извлекла их из корзины.
Настроение у Добревой было плохим: ей казалось, что уроки тянутся бесконечно долго, куда дольше, чем это представляется порой самому плохому ученику.