Война глазами ребенка
Шрифт:
Мы проехали половину улицы и свернули к сосоннику, который начинался невдалеке от нее. Дед не стал углубляться в него, а отыскал небольшой пригорок, поросший молодыми осинками, и остановил около него телегу. Осмотрев его со всех сторон, он сказал:
– Ну, все. Приехали. Место красивое, да и сухое. Ты, внучок, лапника наруби, да побольше, а я копать начну.
Когда я нарубил несколько охапок лапника и принес их к телеге, то увидел, что могила была уже выкопана, правда, не очень глубокая. Ее края не доходили даже до пояса деда. Желтый песок, выброшенный на поверхность, лежал только с одной стороны могилы, а с другой, где стояла телега, была ровная чистая площадка. Выложив частью лапника дно могилы, дед выбрался на поверхность,
– Ну, все, внучок. Готово. Сейчас начнем.
Сняв с дяди Алексея шинель, он расстелил ее перед могилой на площадке. Засунув руки под его тело и поднатужившись, он рывком приподнял его и быстро опустил на шинель. Затем засунул руки дяди Алексея в рукава шинели и застегнул ее. Выпрямившись, он удовлетворенно сказал:
– Ну, все, Алексей. Теперь ты воин, в форме. Правда, не все по уставу, но не на парад отправляешься. Сложив его руки на груди, он позвал меня:
– Ну, давай, внучок, прощаться. Становись рядом со мной. Прокашлявшись, он начал не то говорить, не то петь, старательно выговаривая слова:
Успокой, Господи, душу усопшего раба твоего АлексеяИ прости ему все прогрешения вольные и невольные.Он до конца выполнил долг воина, не посрамил нашейВеры, следуя заветам наших предков. Прими его,Господи, в свое Царствие Небесное. Аминь.И уже от себя, перекрестившись, добавил:
– Прощай, Алексей. Ты сделал все, что мог. Теперь наш черед. Будем держаться.
Всхлипывая, но стараясь подражать деду, я проговорил:
– Прощай, дядя Алексей. Мы тебя будем помнить.
После этого прощального обряда дед спрыгнул в яму и, пододвинув тело к самому ее краю, быстро опустил его на дно. Потом, взяв оставшийся наверху лапник, накрыл им лицо дяди Алексея, руки и ноги, а сбоку положил его суковатую палку. Выбравшись наверх, он бросил в яму горсть земли. Я сделал то же самое. Потом, взяв лопату, начал засыпать ее.
Очень скоро яма была засыпана, но песок еще оставался. Воткнув в него лопату, дед вытащил из-под сена зеленый брус и попросил пилу. Мы отпилили от него небольшую часть, длиной примерно в метр и сделали еще два надреза в оставшемся длинном куске. Затем дед выдолбил топором углубление в месте надрезов и вогнал туда более короткую часть бруса. Получился крест.
– Ну, вот, внучок. Теперь будет все по-христиански.
Он воткнул его в песок, в конце могилы, в ногах у дяди Алексея, а потом быстро набросал холмик. Со стороны казалось, что он всегда был на этом месте – с зеленым крестом, возвышавшимся над ним.
– Ну, все, внучок. Мы свой долг выполнили. Думаю, что Алексей на нас в обиде не будет.
Назад мы возвращались, усевшись на телегу. Солнце светило уже вовсю и навстречу нам неслись привычные звуки пробуждающегося поселка. Сначала мы молчали, но потом я спросил:
– Дедушка, а кем был дядя Алексей?
– Насчет чина не знаю, но по тому, как говорил, как держался, – навряд ли из рядовых.
Потом, немного помолчав и что-то припомнив, добавил:
– Должно быть, комиссар был: власть над людьми мог заиметь через слово, да и взгляд широкий имел. Это я в нем сразу определил.
И здесь я не выдержал и задал вопрос, который давно вертелся у меня на языке:
– А как же крест?
– А-а-а, – протянул он. Потом пожевал немного губами и махнул рукой:
– Да все одно – наш он, русский. Мы своих хоронили в Германскую под такими же крестами, только обструганными, белыми. Надо было бы и этот обстругать, да видишь, как все в спешке делалось. Даст Бог – обстругаем.
Потом добавил к сказанному:
– Да и крещеный он был. Как я, как твои отец и мать. Все мы одной веры – православные. Вот вы только… Да и вы, думаю, когда-нибудь воссоединитесь с нами. [2]
После неожиданной смерти дяди Алексея и его тайных похорон дед как-то построжел, стал задумчив и менее говорлив. По-видимому, эта встреча и ее печальный конец привнесли в него что-то новое, приоткрыли какую-то сторону жизни, принять которую сразу, без мучительных размышлений он не мог. Однако вскоре другие заботы и дела отвлекли его от случившегося, да и меня тоже, хотя окончательно освободиться от ощущения потери человека, ставшего в одночасье близким нам, мы долго еще не могли.
2
Дед оказался провидцем. 60 лет спустя – 2 августа 2001 г. я крестился в Богоявленском кафедральном соборе в Москве. В том самом соборе, где 200 лет тому назад крестили А.С. Пушкина.
Зеленый крест над небольшим холмиком в сосоннике, так и не обструганный, простоял до осени 1943 г. Я часто приходил к этому месту, а однажды нарисовал на перекрестьи красным карандашом звезду. Я не сказал об этом деду, но, думаю, если бы он узнал, то не стал бы меня ругать.
А осенью 1943 г. после длительных и тяжелых боев, связанных с форсированием Сожа, на месте сосонника не осталось ни одного дерева. Все это пространство было изрыто траншеями, перепахано воронками от взрывов снарядов и мин. Исчез и зеленый крест. Может быть, в него попал снаряд, а может быть, он был использован в качестве подручного средства при переправе через Сож. Как бы то ни было, но, думаю, что дядя Алексей в этом сражении, наконец, соединился со своими. С теми, кто при форсировании так и остался лежать на этом берегу.
Последний окруженец
Заканчивался октябрь. По ночам в окно больше никто не стучал. Мы думали, что дядя Алексей был последним из окруженцев, зашедшим в нашу хату, но ошибались. Оказалось, что последним был не он, а наш отец.
Однажды глубокой ночью в дверь сильно постучали. То, что стучали в дверь, а не в окно и притом сильно, нас насторожило. Окруженцы никогда в дверь не стучались, а немцы и полицаи по ночам не ходили. Дед сразу выскользнул во двор. В пришельце, стоявшем за дверью, он не сразу узнал своего зятя, хотя ночь была светлой. Перед ним стоял бородатый хлопец, нисколько не напоминавший того, кого он видел перед войной. Только по голосу и обращению к нему по имени и отчеству дед, наконец, признал в пришедшем своего зятя, нашего отца.
Оказалось, что 12-я армия, в которую входила его дивизия, попала под Уманью в окружение. Из него удалось вырваться только небольшой группе командиров, среди которых был и он. Сначала они пытались догнать своих, но вскоре стало понятно, что это вряд ли удастся – слишком быстро удалялась от них линия фронта. Немцы катили на машинах, мотоциклах, делая в сутки по 40-60 км., а они шагали пешком, да еще с остановками в деревнях, где помогали крестьянам за еду и ночлег.
Группа постепенно редела. Через полмесяца их осталось двое, а потом отец и вовсе остался один. На Украине не было больших лесов, пригодных для партизанской войны, а также родственников, к которым можно было бы на первое время приткнуться. Поэтому оставался один вариант – идти в Белоруссию, где были и леса и родственники. Кроме того, отца не оставляла в покое мысль о нас – добрались ли мы до деда или нет. Выработан был и план: дойти до дедовой хаты, выяснить, не обнаруживая себя, – там мы или нет, а потом – сразу в лес. К партизанам. Как этот план осуществлялся на деле, отец рассказал в своей книге «Жизнь длиной в 100 лет», изданной в Москве в 2012 г.: