Война и детские души
Шрифт:
«враге народа». Но что поделаешь? Тогда это слово было уж слишком популярным и вместе с тем зловещим. Чуть что не так – «враг народа», и поминай как звали.
В шесть часов вечера на площади перед управлением комбината состоялся митинг, на котором выступал отец, директор комбината и ещё какие-то не известные мне люди. Некоторые предлагали записать их добровольцами на фронт. Общий настрой был таким, что немцев мы к осени разобьём. Тем же вечером строгим голосом диктора Юрия Левитана по радио был передан Указ о мобилизации. Отец вернулся поздно ночью, но я этого не слышал.
С утра следующего дня по радио стали передавать сводки Совинформбюро. О первом дне войны сообщили, что немцы отброшены на всём протяжении государственной границы
Но вскоре тон и тема сообщений изменились. Тревожный голос диктора сообщал примерно так: «После упорных и продолжительных боёв наши войска оставили город такой-то». А то и несколько городов. От таких сообщений на душе появлялось подавленное настроение.
Отец повесил в комнате на стене рядом с радиодинамиком карту Европейской части СССР и стал на ней кружочками отмечать сданные врагу города. В конце месяца он отметил Минск и сказал самому себе: «Это уже попахивает катастрофой». Значения этого слова в то время я ещё не понимал, но подумал, что это тоже очень плохо.
На другой день неподалеку от нас на территории
Горно-спасательной части появилось две или три грузовых машины. Их кузова заполнили мужиками. В воздухе стоял громкий стон. Вот машины двинулись и стали набирать скорость, а за ними бежали и что-то кричали женщины и подростки. Некоторые из них падали, но, поднявшись, продолжали бежать, пока машины не скрылись в дорожной пыли за обогатительной фабрикой. И так продолжалось несколько дней.
Третьего июля я, как обычно, был с Валей в детсаде. Во второй половине дня, когда заканчивался «мертвый час», воспитательницы всполошились и забегали со словами о Сталине. В одной из больших комнат было радио и около него собрались все работники и кое-кто из детей старшей группы, в том числе и я. Стояла гробовая тишина, и в ней звучала речь Сталина. Я слушал её от начала и до конца. Он говорил не торопясь, спокойно и уверенно, отчеканивая каждое слово. У многих на глазах были слёзы. Я запомнил многие его фразы о том, что враг занял всю Прибалтику, Белоруссию и значительную часть Украины, что надо создавать партизанские отряды, взрывать и сжигать всё, что невозможно вывезти, и рассказал об этом дома. Мама сказала, что она тоже слушала эту речь и поняла, что эта война будет тяжёлой и долгой. А ещё добавила, что Сталин говорил доходчиво, на русском языке, хотя по рождению был осетином, а вовсе не грузином, как об этом было принято считать.
Вскоре стали приходить сообщения о зверствах немцев на захваченной территории и появились первые «Боевые киносборники» с участием популярного артиста Бориса Чиркова, где наши умные бойцы одолевали глупых гансов и фрицев.
Утром первого сентября отец отвёл меня в первый класс начальной школы. По пути в столовой он купил для меня две пышки, чтобы было чем подкрепиться на перемене. Но вскоре была введена карточная система на продукты и пышки из продажи исчезли, как и многое другое. Началось недоедание, а с ним в общество пришли и болезни: коклюш, чесотка, педикулёз и фурункулёз. Не минула и меня эта беда, всё тело покрылось чирьями, а Валю до полусмерти забивал проклятый коклюш. Заходясь в кашле, он синел, падал на пол и корчился в муках. И с этим ничего нельзя было поделать. Лекарств от коклюша не было, и лечили его настойками из трав. Из аптечных лекарств были только йод, вонючая ихтиоловая мазь, стрептоцид, касторка и рыбий жир, да и тот незаметно исчез, поскольку его использовали для жарки картофеля и овощей.
В школе на большой перемене каждому ученику давали по булочке, на которые собирали по пять копеек, а также по тарелочке горячей каши за счёт средств профкома комбината. Раздавать кашу поочерёдно приходили наши мамы. При некоторых из них были маленькие дети, которых невозможно было оставить дома. Их подсаживали к старшему брату или сестре на колени, и они вместе ели кашу из одной тарелочки, а затем поочерёдно её вылизывали.
К ноябрю в нашей школе разместился госпиталь для раненых фронтовиков. Нас же перевели в среднюю школу, и заниматься там стали в три смены.
На уроках пения стали разучивать новые военные песни, и в первую очередь песню «Вставай, страна огромная!». И, конечно же, «Синий платочек», начинавшуюся словами:
Двадцать второго июня, ровно в четыре часа,Киев бомбили, нам объявили, что началася война.По моему глубокому убеждению, это была одна из самых популярных песен военного времени.
Отпуска на комбинате были отменены. Везде висели плакаты с лозунгами «Всё для фронта! Всё для победы!». Отец редко появлялся дома, большую часть времени находился в шахтах и на обогатительной фабрике, а маме говорил, что его задача – это дать стране как можно больше золота.
На введение карточной системы на продукты, особенно на хлеб, население посёлка отреагировало не только с недовольством, но и с присущим нашему народу юмором. Так, в общественной уборной около столовой комбината на стене сначала появился такой рисунок: за столом вполоборота сидит толстый дядя с растянутой гармошкой на коленях. С другой стороны впритык сидит очкарик и что-то пишет. А в стороне в пляске изображен ещё один. Через день под рисунком появился текст такого содержания:
Жиряков в гармонь играет,Джумм ударил гопака,А Гаранин сидит, пишет:Двести грамм на едока.Позднее к рисунку добавились комментарии, в том числе и непристойного содержания. Надо сказать, что в те времена общественные туалеты, наряду с основной своей функцией, выполняли роль Интернета, где люди свободно выплёскивали в «эфир» свои мысли и соображения по поводу того или иного события. Так что свобода слова процветала и в сталинские времена, но в своеобразном виде. Позднее от отца я узнал, что Джумм был главным инженером, а Гаранин – директором отделения «Золотопродснаба».
С весны 1942 года все стали садить картофель как единственное подспорье избежать голода. Для этого использовались любые свободные участки земли. И мне пришлось изведать тяжёлый сельский труд.
Все наши надежды на скорую победу развеялись как дым и целых четыре года мы жили надеждой, что всё-таки одолеем немцев. За это время мне пришлось повзрослеть не по годам и ко мне пришло то понятие, которое принято называть мудростью.
Но были радости и ликования. Первой такой радостью стало сообщение о разгроме немцев под Москвой. Второй радостью стало сообщение о Сталинградском «котле». Затем были Курская дуга и начало освобождения Украины. Далее успешный 1944 год с его знаменитыми десятью «сталинскими ударами».
Наградой за все лишения нам стал май 1945 года. Но об этом я поделился с читателем в повести
«Погубленный талант».
У отца к его сорокалетию в 1943 году уже посере-брились виски, а в 1945 году он был седым уже наполовину. Сказалось нечеловеческое напряжение военных лет. Да и скончался он так и не дожив до «счастливой» старости. Отрадно одно: в основание нашей общей Победы и им был положен свой кирпичик. Теперь его образ занимает достойное место в Бессмертном полку.
Брат и сестра, подорвав своё здоровье в военные годы, прожили недолго. Валя, красавец мужчина, вылитая копия отца по внешности и по характеру, заслуженный мастер профтехобразования РСФСР, скончался в Москве от инсульта в возрасте 46 лет. Галя ушла из жизни в 53 года. А мама скончалась на девяносто втором году жизни, оставив мне в наследство, как старшему из детей, крепкое сибирское здоровье.