Война и Мир
Шрифт:
Прошел очередной час, напряженный и беспокойный. Седов вновь откинул неприятеля в районе Трнина, а вот Зазерский сообщил, что неприятель реку на его участке все же форсировал и сейчас успешно укрепляет плацдарм. Сил для того, чтобы скинуть их в воду, донцы не имели.
Все указывало на то, что мне придется отступать, Особую бригаду банально могли окружить. Ломов и Гахович так же высказались за отход, но я колебался, не зная, на что решиться. Я помнил историю и видел, что если Осман-паша возьмет Плевну, то может повториться старый сценарий. Город без турок — пустое место, но когда они там закрепятся, то ситуация переменится кардинально. Отряду Гурко, который сейчас рвется к Балканским перевалам, придется забыть о наступлении, имея
В небе беззаботно пели жаворонки. Жара начала спадать, но особого облегчения погода не принесла. Турки на брод пока не лезли, но пушки их стреляли деловито и спокойно. Наших артиллеристов было меньше, и приходилось им тяжелее. Два орудия у Ломова уже вышли из строя вместе со всей обслугой и десятком лошадей. Вздохнув и поймав взгляд Фалька, я принял тяжелое решение.
— Отправляйся к Ломову, Людвиг, пусть начинает сниматься с позиций, мы отходим. И Гаховичу такой же приказ передай.
— Слушаюсь, — адъютант ушел.
— Михаил Сергеевич, у нас гости, — мои невеселые раздумья прервал Ян Озерский. — Драгуны пожаловали.
— Драгуны?! — сказать, что я был обрадован и одновременно ошарашен, значит ничего не сказать.
Офицеры расступились и ко мне подошел среднего роста, примерно сорока лет, мужчина в темно-зеленой форме, кепи с двухглавым орлом, новенькой портупее, кобуре с револьвером и скрипучих сапогах со шпорами.
— Полковник Ребиндер Александр Максимович, командир 4-го драгунского Екатеринославского полка, — по-военному четко представился он. Голос был слегка хриплым, слегка надорванным, показывая, что его хозяин любит покричать, отдавая приказы. — Согласно указанию Главнокомандующего Великого Князя Николая Николаевича мы присоединены к вашей Особой бригаде. Сутки седла не покидали, шли ускоренным маршем. Последний час ориентировались на звуки стрельбы.
— Сколько у вас людей, Александр Максимович? — широкой улыбки я сдержать не мог даже при всем желании.
— Десять рот, ваше превосходительство, — если он и обратил внимание на мой относительно молодой для генерала возраст, то мысли свои оставил при себе. — Тридцать восемь офицеров, девятьсот строевых и двести девяносто нестроевых солдат. Со мной также сотня Владикавказского полка есаула Квочкова, по дороге их прихватили.
— Похоже, вас сам Господь мне послал! — не чинясь, я обнял драгуна, от чего тот удивленно распахнул глаза. — Ну, теперь дела у нас пойдут! Ломову и Гаховичу передайте, что прежний приказ отменяется. Пригласите их сюда. Присаживайтесь, полковник. Расскажите, как вы так быстро добрались до нас? Признаюсь, я ждал вас не раньше утра.
— Личная просьба цесаревича Николая Александровича, он просил нас поторопиться, — ответил Ребиндер. Было видно, что полковник польщен как моим отношением, так и доверительным отношением со стороны наследника. А Николай Романов молодец, ничего не скажешь.
Ребиндер по первым прикидкам человеком оказался решительным, смелым и понятливым. Два раза ему ничего разжевывать не пришлось. Нашу диспозицию, план, сильные и слабые стороны он ухватил моментально. Его драгуны, вооруженные шашками и карабинами со штыками, деловито устраивались, всем видом показывая, что встретят неприятеля как полагается. Они умели прекрасно сражаться на земле, а то, что полк вооружен карабинами Бердана, а не Крнка, являлось одним из факторов, почему наш с цесаревичем выбор остановился именно на них. Трубачи, вахмистры и офицеры были дополнительно укомплектованы револьверами Смит энд Вессон. Глядя на них и сотню казаков Владикавказского полка у меня даже на сердце потеплело — как же вовремя они подошли!
— Прекрасно! Значит, действовать будем так: семь рот драгунов занимают брод, усилив болгарское ополчение. Все прочие — на помощь Зазерскому!
Офицеры разбежались, а по нашему лагерю словно прошелся порыв ветра. Подъезжающие драгуны спешивались и их тут же отводили в окопы. Те из гусар Смерти и донцов, что помогали на броде, теперь залезали в седла. Я сам решил возглавить данный отряд, присоединив к нему кубанцев Керканова, три роты драгун и сотню есаула Квочкова. Теперь у нас появились свежие силы. Учитывая относительную безынициативность турок, мы могли рискнуть и показать свой характер.
К Божурице скакали быстро, не теряя времени. Зазерский обрадовался нам неимоверно и быстро ввел в курс дела. На восточный берег Вида переправиться успело около тысячи башибузуков, и мы имели все шансы с ними расправиться. Обсуждение плана не заняло много времени и уже через час пустив спешившихся драгун берегом реки мы навалились на неприятеля с другой стороны.
Дело оказалось жарким, но непродолжительным. Турки сражались трусливо, явно уверенные, что на них вышли основные силы Западного отряда и победы им не видать. Мы потеряли сотню людей, в основном драгун. Неприятель оставил на поле боя втрое больше. Часть турок спешно и в панике отступила обратно на свой берег Вида, а часть мы взяли в плен.
В вечерних сумерках я наблюдал, как по реке плывут трупы людей и животных, в то время как наши солдаты связывают пленникам руки и отводят в сторону. Несмотря на апатию, следовало незамедлительно возвращаться к броду.
И вновь седло, и вновь дорога. Усталость накапливалась медленно, но неотвратимо, вот только выходных на войне не предусмотрено. Отдыхать мы будем позже, когда водрузим русский флаг над Константинополем или когда выполним текущую задачу, если говорить не столь высокопарно.
Часть всадников чуть ли не засыпала в седлах, множество коней потеряли подковы или охромели, но мы благополучно вернулись на брод. Риск оправдался, там все было относительно спокойно, на вторую атаку турки не решились. Артиллерийская дуэль закончилась, а Ребиндер и драгуны уже вполне освоились.
Стемнело окончательно, на безоблачном небе высыпались звезды. Здесь, на юге, они казались какими-то другими, не такими, как в России. Выпив крепкого кофе и взбодрившись, я обошел лагерь, присаживаясь к кострам и разговаривая с людьми. Драгуны Ребиндера выглядели браво и дружно заверяли, что не подведут. Артиллеристы Ломова больше надеялись на свои орудия. Правильно надеялись, к слову, по пехоте полевые пушки отрабатывали совсем неплохо. Хуже всех с воинским духом было в дивизионе Гаховича. Там собралось множество молодых необстрелянных казаков, на которых опыт недавнего взятия Никополя и Плевны не успел оказать особого влияния. С ними я провел больше часа, переходя от одного костра к другому, пробуя кашу, чай и подбадривая людей. Рассказал и парочку забавных случаев из походов по Средней Азии.
— Не робей, ребята. Завтра пощиплем турку перья, приласкаем его, а после прикинем, что будем делать дальше. Турок, он же навроде собаки — лает громко, бросается вперед смело, а как по мордосам сапогом получит, сразу хвост поджимает и назад, — с нижними чинами я специально говорил просто, приводя понятные им примеры. Когда послышался смех, понял, что ракетчиков удалось малость приободрить.
Уже после полуночи добрался до бравых усачей шестого резервного эскадрона гусар Смерти, которым командовал ротмистр Вышневецкий. Эскадрон был единственным из тех, кто остался при мне, прочие ушли на усиление Седова. Оказавшись среди своих, я не испытывал ничего, кроме гордости. Даже наш резервный эскадрон мог дать сто очков форы любому боевому подразделению соответствующей численности. Гусары были бодры, веселы и от следующего дня ожидали лишь подвигов. Поддерживать их моральных дух не следовало — они сами могли кого хочешь замотивировать.