Война (Книга 3)
Шрифт:
– Николай Александрович?
– с удивлением спросил он.
– Ваш покорный слуга.
– Булганин встал и, улыбаясь, подал Борису Михайловичу руку.
– Будем воевать вместе...
Следующим обсуждали вопрос о связи. Докладывал генерал-майор Псурцев. Он стоял у окна, освещенный поднявшимся над каснянским лесом солнцем, держал перед собой раскрытую планшетку с документацией и, сверкая строгими глазами, кратко и четко излагал сведения о нехватке в войсках полевого кабеля и аппаратуры, о боевых потерях, приводил примеры небрежения многих штабов и военачальников к радиосредствам, говорил о нарушении правил оперативных переговоров по телефону. С хорошим знанием дела генерал предлагал разгрузить шифровальные органы от второстепенной документации, которую можно передавать при помощи переговорных таблиц и кодированной карты, ставил вопросы об укомплектовании узлов связи фронта и армий аппаратами Бодо* и об улучшении организации связи как в оперативных, так и в тактических звеньях управления.
_______________
* Б о д о - буквопечатный телеграфный аппарат.
Вслушиваясь в уверенный, чуть осевший голос Псурцева, маршал Тимошенко отвлекся мыслью к тому, как сложен войсковой организм и сколько надо иметь светлых голов, чтобы обеспечить хотя бы элементарную его жизнедеятельность. Тот же Псурцев: прошел гражданскую войну, закончил Высшую школу связи Красной Армии, поработал на ответственных должностях в войсках, затем вновь продолжил учебу - в Военной электротехнической академии. Но это было только опорной ступенью для дальнейшей поступи, пролегшей после окончания академии через один из отделов Главного управления связи Наркомата обороны, через апартаменты Наркомата связи, где Псурцев возглавлял Главное телефонно-телеграфное управление, потом одиссея финской войны... В итоге - эта деловая уверенность, умение обнажить сердцевину дела и целеустремленно искать в ней главные изъяны. Ведь все то, о чем докладывал сейчас генерал Псурцев, касалось не только Западного, но и остальных действующих фронтов: связь - их кровеносная и их нервная система.
Когда генерал Псурцев закончил доклад, маршал Тимошенко благодарственно кивнул ему и раздумчиво произнес:
– Николай Демьянович, все, о чем вы говорили, прошу изложить на бумаге в форме приказа наркома обороны... И включите, пожалуйста, вот что.
– Тимошенко медлительно перевел взгляд на раскрытое окно: - Армейские и фронтовые радиостанции, хотя бы по два комплекта, надо смонтировать на бронированных машинах.
– Очень правильно!
– с радостной поспешностью согласился Псурцев, делая запись в блокноте.
– И надо бы защитить от пуль и осколков дивизионные и остальные армейские рации.
– Как это можно сделать?
– спросил Тимошенко.
– Использовать броневые щиты...
На стене залы, противоположной окну, все больше разгоралось солнечное пятно. Его край, обретя контур головы и чуть сутулой спины, закачался это перекрыл луч солнца вставший член Военного совета Булганин. Говорил он о том, что грозный опыт войны достигается ценой больших жертв и тяжких испытаний и что настало время решительно обратить его против врага...
Вслушиваясь в баритональный голос Булганина, Тимошенко подумал о Мехлисе, которого тот заменил на посту первого члена Военного совета. Подсознательно Семен Константинович связывал приезд на Западный фронт Мехлиса с тем до сих пор гнетущим его сердце жестким разговором в Наркомате обороны, когда туда приезжал Сталин с членами Политбюро. И маршал с прибытием в штаб фронта Мехлиса внутренне ощетинился, даже ожесточился. Что это, надзор за ним? Недоверие?.. К счастью, множество ежеминутных забот и грозных тревог отвлекали от этих мыслей. Потом они развеялись вовсе, когда Ставка назначила маршала Тимошенко главкомом Западным направлением и он убедился, что Москва изо всех сил помогает ему овладеть обстановкой на Западном фронте, неустанно создает на направлениях прорывов немецких войск новые рубежи стратегической обороны. Да и верно: можно ли соизмерить мимолетную, пусть глубокую, обиду со всем тем неизмеримо-трагичным, что происходит?.. А Мехлис носился по армиям, налаживал работу политических органов, точно формулируя их задачи в сложнейших условиях, всей силой своего резкого и неуемного характера стараясь влиять на ход событий. Казалось, никакие опасности не могли удержать на одном месте армейского комиссара первого ранга... Если б только не эта его подозрительность и резкость в обращении с людьми!..
Когда в штабе Западного фронта началось дознание, а затем предварительное следствие по делу генерала армии Павлова и других арестованных видных генералов, Мехлис вдруг заявил на Военном совете, что подозревает Павлова в сговоре с фашистами. Это так ошеломило Тимошенко, что ему при его пониженном слухе подумалось, будто он ослышался. С испугом посмотрел в сторону маршала Ворошилова и маршала Шапошникова. Заметил, что они даже изменились в лице, и понял - не ослышался... А ведь тревожное подозрение удручает подчас больше, чем доказательство.
"Вы так и меня можете причислить к пособникам Гитлера!
– горячливо заметил Тимошенко, устремив на Мехлиса негодующий взгляд.
– Павлов ведь мои выполнял распоряжения!"
"Разве по вашему распоряжению Павлов не управлял фронтом и дал возможность немцам уничтожить главные силы нашей авиации, колотить наши армии по частям, захватить наши склады?" - спросил Мехлис. Ни иронии, ни едкости в его голосе не прозвучало, а только укор, что Тимошенко не хочет с ним согласиться.
"Не играйте в слова!
– сердито ответил Тимошенко и спросил: - Какие у вас доказательства измены Павлова?"
"Надеюсь, что Павлов сам запираться не будет". Мехлис обвел многозначительным взглядом всех присутствующих на Военном совете.
Тогда Тимошенко вызвал исполнявшего обязанности начальника особого отдела фронта Бегму. Тот явился не один, а вместе с приехавшим из Москвы начальником Управления особых отделов Наркомата обороны бригадным комиссаром Михеевым.
"Какие показания дают арестованные?" - сумрачно спросил у них маршал, не поднимая глаз от стола.
"Вину свою отрицают, - ответил Михеев.
– Кроме Павлова".
"А что Павлов?!"
"Ругает себя... Признает, что виноват в неподготовленности войск округа, в потерях авиации на приграничных аэродромах, в потере штабом округа связи с армиями... Но категорически отрицает предательство".
"А у вас есть основания задавать Павлову такие вопросы?"
Михеев кинул озадаченный взгляд на отвернувшегося Мехлиса, затем на Бегму и после паузы ответил:
"Мы обязаны всесторонне ставить вопросы..."
Мехлис, предупреждающе подняв руку и требовательно посмотрев на Михеева, заставил его умолкнуть, а сам продолжил, вкладывая в слова всю свою убежденность:
"Мы ведь должны подумать и о том, как объяснить нашему народу и всему миру, почему Красная Армия отступает..."
Мехлиса бесцеремонно перебил Ворошилов:
"На каком основании вы делаете Павлова фашистом?! И в чем, по-вашему, Павлов не будет запираться?!"
"Павлов часто впадает в невменяемость, - бесстрастно сказал Михеев, повернувшись к Ворошилову.
– В такие минуты он может подписать любое обвинение..."
Наступила недобрая тишина. Мехлис даже потемнел лицом от негодования, что его не могут понять в таких, с его точки зрения, элементарных вопросах.
В это время из Ставки позвонил Сталин. По охрипшему голосу Тимошенко, по его сдержанным интонациям он, видимо, понял, что маршал крайне взволнован.
"Докладывайте, что там еще стряслось?" - донесся по проводам встревоженный голос Сталина.
"Мехлис подозревает, что Павлов и бывшие руководители его штаба предатели, имели сговор с немцами!
– запальчиво сказал в телефонную трубку Тимошенко.
– Я считаю, что это вздор, а Мехлис требует от следователей добиваться у арестованных признания!"