Война мага. Т.4. Конец игры
Шрифт:
– Гвин… – Какое ж облегчение в этом выдохе!
– Тайде. Жива, – шепнул он в ответ.
– Здесь маги. Радуга. Ждут нергианцев.
– Что с нашими? Кер-Тинор, остальные?
– Не знаю, Гвин, – всё так же, одними губами. – Нас разделило во время боя. А потом… потом Клавдий ударил сначала тебя, а потом Сежес.
– Клавдий. – Внутри Императора только боль, пустота да бессильная ярость. – Предал-таки. Продал. Видать, Тарвуса купить не смогли…
– Не надо так, – легко, словно дуновение. – Я от своих слов не откажусь. Что бы ни сделал проконсул, не обвиняй
– А что ж ещё с ним делать!..
– Ничего не делать. Ждать, Гвин, ждать. Сежес они опоили, у тебя забрали белую перчатку, но зато отогнали тварей.
– Как?! Радуга способна приказывать козлоногим?
– Нет, Гвин. Куда им… наверное, опять жертво приношение. Твари нас словно не видели, метались туда-сюда, резались со всадниками, с Вольными…
– Кер-Тинор – видел, как Клавдий меня… как про консул предал?
– Нет, – покачала головой Сеамни, – Бестии от теснили их чуть раньше.
– Эх, Вольные… – только и вырвалось у Императора.
– Не суди строго, – назидательно сказала Сеамни. – Ни один из них не отступил, их просто смели, словно лавиной.
– Ты словно и не в плену сама…
– Я-то? В плену, Гвин, в плену, вместе с тобой, но я верю Клавдию. Понимаешь – верю!
– А я – нет, – скрипнул зубами Император. – Он бы сказал, предупредил… мы разыграли бы «пленение», если на этом настаивали маги, и тогда…
– Оставь, Гвин. Лежи тихо и береги силы. Я чувствую, что ехать нам осталось недолго.
– А что они собрались с нами сделать, ты не чувствуешь?
– Отчего ж нет, конечно, чувствую, – совершенно спокойно ответила Дану. – Принести нас троих в жертву.
– Весело, ничего не скажешь.
– Ничего. Мы ещё увидим, кто посмеётся последним. – Казалось, уверенность Тайде ничто не поколеблет.
Скрипит возок, ныряет по ухабам и рытвинам; не последняя ль это твоя дорога, правитель Мельина?
* * *– Прекрасная работа, благородный господин Клавдий Септий Варрон. Уже не «проконсул» Клавдий. Правда, пока ещё и не «Император», но за этим дело не станет. Радуга неукоснительно держит данное слово.
– Пока что слово держал я. Привёз вам всех троих. Сам оглушил…
– Да, да, конечно. Но не надо забывать, что именно Радуга вместе с Нергом устроила эту засаду козлоногих. И она же лишила тварей силы, когда дело было сделано.
– Что, все погибли?
– Разумеется, нет! Мы не звери, принесены только совершенно необходимые жертвы, без которых всё это не выглядело бы убедительно. Вы, сударь командующий армией Империи, сейчас же отправитесь назад. Наши лекари нанесут вам несколько ран…
– Что-о?!
– А как вам иначе поверят? Не волнуйтесь, раны будут неглубокими, а благодаря обезболивающему снадобью вы вообще ничего не почувствуете.
– Хотел бы я, чтобы такое появилось у моих легионных лекарей…
– Будьте уверены, господин командующий, появится, и очень скоро. Теперь всё вообще пойдёт на лад, я не сомневаюсь.
– Вы-то не сомневаетесь, господин Фалдар. А вот я…
– И вам не следует, милостивый государь. Присутствовать на жертвоприношении вам вовсе не обязательно,
Говорят, отчаяние черно. Неправда. У него цвет и вкус крови. У тех, кого не успели или не сочли нужным сломить.
Император не говорил себе – я выдержу. Если к нему подступить со всем магически-пыточным арсеналом, кто знает, чем кончится дело, как долго сможет сопротивляться плоть. Однако правителя Мельина, преданного собственным проконсулом, никто не собирался ни пытать, ни допрашивать. Пленивших его магов куда больше занимала Сежес – вернее, то, чтобы она как можно дольше оставалась бы без сознания.
А возок всё поскрипывал себе и поскрипывал, лошади равнодушно тащили его по ночной стороне, от деревни к деревне, на север, вдоль вольнотекущего Маэда, то ныряя в глубину предутреннего леса, то вновь выбираясь в поле, под звёзды. Чародеи (а их тут собралось десятка три, не меньше), словно напоказ, не обращали на знатного пленника никакого внимания.
…Остановились, когда на востоке невидимая кисть уже провела блёкло-зелёным по самому горизонту. Река закладывала тут широкий изгиб, с трех сторон обтекая старый расплывшийся курган с дольменом. Маги деловито принялись стаскивать Императора с повозки, ворочая его, словно куль муки. Сеамни яростно зашипела, когда её поволокли следом, попыталась гордо бросить, мол, я сама пойду, однако только получила удар кнутом.
– Заткнись, отродье, – зло посоветовал в ответ волшебник в зелёном плаще Флавиза.
– Эт-то ты зря… – зарычал Император; однако чародей только хмыкнул:
– С тобой, кровопийца, я бы тоже потолковал, будь моя воля. Жаль только, кровь твоя нам нужна для иного. Шагай давай, – и ткнул правителя Мельина в спину кнутовищем.
На вершине холма, возле мшистых камней дольмена, с важным видом застыли пятеро немолодых магов – похоже, именно они заправляли всем действом.
Кое-кого Император узнал. Например, незабвенного Гахлана из Оранжевого Ордена.
– Какая встреча! – Правитель Мельина усмехнулся прямо в лицо старику. – Некогда ты меня лечил, а теперь что, собираешься прирезать?
Адепт Гарама отвернулся, губы предательски дрогнули.
– Глаза прячешь, Гахлан? Зря, ты был хорошим врачевателем. Я не забуду этого даже с жертвенным ножом в сердце и не стану тебя проклинать.
– Больно я испугался твоих проклятий, отступник, – буркнул Гахлан, однако взглянуть в глаза Императору так и не решился.
Все, кого тащат на плаху или ведут к жертвеннику, делятся на две очень неравные категории. Первые шагают покорно, потому что «всё уже и так ясно»; такие порой оправдываются перед собою даже в последние мгновения тем, что, мол, своим «спокойствием» они выказали презрение палачам, последним предлагалось очень устыдиться с тем, чтобы в дальнейшем со слезами и раскаянием отказаться от подобной работы. Вторые – их ничтожно мало – даже в кандалах и со связанными руками бросаются на стражников, предпочитая честную солдатскую сталь палаческому топору или, паче того, верёвке висельника. «Ты так верила в Клавдия…»