Война мага. Том 3: Эндшпиль (с иллюстрациями)
Шрифт:
В Хозяйку Ливня устремлялся поток дикой, первозданной мощи. Крики умирающих, последние мольбы и богохульства, брань, стоны, визг – всё сливалось воедино.
Наслаждение. Высшее довольство. Теплота. Сытость. Пожирать – что может быть естественнее?
Откуда этот назойливый шум? Чей это голос? Чужие руки… откуда?
Трогвар и эльфийка с флейтой выбежали следом за Хранительницей.
– Сильвия, это не твоя судьба! Мы сможем тебе помочь, только если ты сама себе поможешь! – с отчаянием выкрикивала Наллика.
– Не так, – вдруг бросил Крылатый Пёс, в свою очередь хватая Сильвию за плечи. – Играй! – бросил он эльфийке.
Та
Над парящим морем поплыла нежная, неземная мелодия, некогда звучавшая в лесах у Дренданна.
– Я был там, где ты сейчас, – тяжело произнёс тот, кого Наллика называла Трогваром. – Я прошёл этими дорогами. Я прыгнул в пламя, когда мне предложили сделаться не тем, кем я был. Я всё равно изменился, обрёл крылья и стал «демоном», воином свиты великого Ракота Заступника. Тьма укрывала меня, а пламя служило пищей. Я водил в бой тёмные легионы. Одерживал победы, сжигал вражьи воинства и обращал во прах твердыни. Ужас бегущих передо мной радовал, их смерти – заставляли ликовать. Едва завидев меня, целые армии бросали оружие и обращались в бегство. Но мы всё равно проиграли. Они выводили против нас неисчислимые армады. Тьма не успевала рождать нам новые полки. Мы отступали… жгли за собой всё и вся и злобно радовались огню, испепелявшему леса и посевы. Пусть они найдут здесь лишь нагую золу, думали мы. А потом у нас осталась одна, последняя цитадель, которую мнили неприступной и несокрушимой…
Речитатив Трогвара сливался с мелодией флейты. Тучи над Храмом Океанов медленно таяли, и страшные руки Хозяйки Ливней больше не тряслись. Она неотрывно смотрела прямо в глаза крылатому воину.
– Мы пожирали чужую смерть. Мы наслаждались ею. Война стала нашей сутью, нашей кровью и плотью. Чужие души воспаряли, изгнанные из тел нашим оружием. Чужая боль окутывала нас, словно фимиам. Мы купались в ней, мы не мыслили своего бытия без неё.
Пока нас не разбили окончательно, пленив нашего предводителя.
Я думал, что не смогу без этого. Но смог. Ты тоже можешь. Ты не слабее меня, Сильвия. Я родился за целые зоны до твоего появления на свет, в совсем ином мире, но испытывал те же чувства. Это всё одно и то же, Сильвия. Принимает ли форму Смертного Ливня или крылатого демонического тела, повелевающего иной, но не менее убийственной магией. Когда пьёшь чужие жизни, то сперва очень быстро пьянеешь, а потом травишься. Каждый убитый тобой враг – это не вставший рядом друг или, по крайней мере, союзник. Не дай заразе проникнуть слишком глубоко, Сильвия. Смертный Ливень ещё какое-то время останется в твоей власти. Тебе будет плохо, очень плохо. Жажда вызвать тучи и спустить их с поводка станет испепеляющей. Жалкие черви, копошащиеся в грязи у твоих ног, – вот кем предстанут люди, эльфы, гномы и все прочие. Те, кто и так обречён. Кто с ужасом и отвращением побежит от тебя, вздумай ты пройтись по их селениям. Пролитая кровь и исторгнутые души заставляют забыть, что такое цветы, или роса, или радуга на небе. Так мстят убитые тобой, превращая тебя в ещё более жуткое страшилище, понимаешь? Это их месть, Сильвия, месть кошмарная и почти неотвратимая – если только ты сама не станешь бороться. Играй, играй, не останавливайся! – это уже флейтистке.
Мелодия сплеталась с шорохом волн. Тучи медленно отступали, кольцо становилось всё
Воздетые руки Хозяйки Ливней медленно опустились, плечи ссутулились. Шаркая и загребая ногами, она, словно слепая, побрела к стене Храма, привалилась к чистому мрамору – и он уже не почернел от её прикосновения.
А потом Сильвия Нагваль заплакала. Ей казалось, что из её глаз катятся самые настоящие слёзы; Наллика, Трогвар и флейтистка же видели их, как они есть – мутно-жёлтые капли дурно пахнущей слизи. Слёзы срывались, капали на белый камень, он шипел и дымился, но вот неожиданно накатила волна посильнее, прозрачный язык лизнул стену, и от пятен на мраморе не осталось даже следа.
– Всё будет хорошо, – прошептала Наллика, помогая Хозяйке Ливней подняться и уводя её внутрь храма. – Всё будет хорошо.
– Надо признать, мессир, что мы опоздали.
– И, прошу заметить, любезный друг, отнюдь не по моей вине.
– Никто не винит вас, мессир. Я лишь скорблю о ненужных жертвах, о разрушенных жилищах, о погибших кораблях… Это ведь чей-то хлеб.
– Избавьте меня от ваших сентиментальностей, Динтра. Простите, я раздражён и резок, но давайте покончим скорее с этим.
Двое чародеев стояли примерно в полулиге от ордосских стен, на небольшом прибрежном холме. Прямо перед ними лежало огромное пятно отвратительного парящего болота – надолго въевшиеся в землю следы Смертного Ливня.
– Истечение было очень сильно… – заметил Динтра.
– Весьма тонко подмечено, – огрызнулся Игнациус. – Давайте разделимся, любезный мой спутник. Вы отправитесь в город. Там наверняка полно раненых, сие по вашей части. А я займусь этим. – Архимаг кивком указал на чёрную топь. Со здешней гадостью не справиться и всей Гильдии целителей, вместе взятой.
– Совершенно справедливо, мессир. Встретимся здесь же перед заходом солнца?
– Ну уж нет. – Игнациус надменно выпятил подбородок. – Прошу вас, друг мой, озаботиться поиском достойной наших седин гостиницы.
– На манер той, с Мёлль и Каринкой?
– Ваша догадливость делает вам честь, любезный мой соратник, – ехидно поклонился архимаг. – И не качайте так головой, вы не святоша, честное слово. Как бишь зовут того пастырька, что ошивается у нас в храме Спасителя?
– Отец Вент, – недовольно отозвался Динтра. – Зачем вы делаете вид, что не помните его, мессир?
– Потому что не люблю всех и всяческих божьих прихвостней. – Игнациус демонстративно рассматривал свои ногти.
– Хорошо. – Динтра сдержался, хотя это далось ему с явным трудом. – Я найду гостиницу.
– Замечательно, – кивнул архимаг. – И пошлите мне весть обычным путём.
Старый лекарь молча кивнул, поддёрнул запылённую мантию, поправил меч на поясе, с которым не расставался даже ночью, подчёркнуто вежливо поклонился Игнациусу и вперевалку зашагал по дороге к Ордосу.
«Давай-давай, целомудренник новоявленный», – желчно подумал Игнациус. Ему отчего-то доставляло странное удовольствие злить старика Динтру. О себе, кстати, мессир Архимаг так никогда не думал, предпочитая определение «зрелый муж».