Война племен. Проклятые земли
Шрифт:
— Отлично! — воскликнула Андокай. — Самузин помог нам и вознаградил за долгое путешествие в Вейурн.
Архивариус тактично кашлянул.
— Хотя сейчас в этом святом месте больше не проводятся ритуалы, я попросил бы вас чтить Паландиэль и не называть здесь имен других богов.
Андокай медленно повернулась к нему.
— Я буду восхвалять имя моего бога, где захочу и когда захочу. Его милостью я выжила после сражения с Нод’онном, и лишь благодаря его помощи уцелела Потаенная Страна. Те из моих друзей, кто поклонялся другим богам, погибли. Так кому же мне возносить хвалу? Паландиэль или Самузину? — Она развела руками. — Вы переделали
Нармора молча подняла брови, показывая архивариусу, что несогласна с наставницей, и последовала за волшебницей.
— Пойду проведаю Дорсу, — сказала она. — Возможно, Розильда еще не распаковала наши вещи.
Не дожидаясь разрешения, альвийка поспешно удалилась. Она шагала по коридорам с высокими потолками, где раньше ходили монахи, посвятившие свою жизнь Паландиэль. Затем королева Вей отвела под храм новое здание, а здесь разместили государственный архив.
Войдя в свою комнату, Нармора увидела, что кормилица ее дочери как раз поднесла малышку к груди. Розильда была еще совсем молодой женщиной с большой грудью, в которой хватало молока для крохи. Полуальвийка не знала, как Андокай удалось уговорить кормилицу оставить свою семью, а возможно, и новорожденного, в Пористе. «Наверно, она принудила бедняжку к этому».
— Она хорошо сосет, — с гордостью заметила Розильда. — И уже набирает вес. — Она переложила Дорсу матери на колени, и та почувствовала, что девочка и вправду стала тяжелее.
Кормилица поморщилась. Видно было, что она собирается завести какой-то неприятный разговор.
— Вы это тоже заметили? — нерешительно спросила она.
— Да. Дорса действительно…
— Нет. Не это. — Розильда откинула край одеяльца, показывая Нарморе ушко девочки. — Может быть, я ошибаюсь, но мне кажется, что ее уши начинают заостряться. Видимо, что-то пошло не так. — Она посмотрела на полуальвийку, будто ожидала подтверждения своих слов или даже похвалы за внимательность. — Можно обкорнать ей уши сейчас, чтобы потом не подвергать малышку болезненной операции. Я слышала о породах гончих собак, которым обрезают уши, чтобы они…
— Нет, — резко оборвала ее речь Нармора. — Никто не тронет мою дочь. А это… наверняка пройдет само собой. — Она поспешно прикрыла голову девочки одеялом. — И ты ни с кем не станешь говорить об этом, Розильда. Ты меня поняла?
Кормилица кивнула, покосившись на темно-красный платок на голове альвийки, под которым девушка прятала свои остроконечные уши.
— Собирай вещи, мы уезжаем через час.
Прижимая к себе дочку, Нармора покинула комнату и направилась в большой зал с камином, собираясь насладиться теплом.
— Вскоре мы опять будем там, где светит солнышко, — проворковала она, склонившись над спящим ребенком.
Гастинга, деревня, куда они направлялись, явно сулила им погоду получше.
Путешествие по Вейурну было неприятным. От землетрясения озера, занимавшие б о льшую часть территории королевства, вышли из берегов и приобрели новые очертания. Во время наводнений почти никто не погиб, жители пострадавших регионов просто оставили свои дома и перебрались на другие острова. Большинство вейурнцев обитали именно там.
Плавучие острова Нарморе не нравились. Она предпочитала твердую сушу, а когда они путешествовали, ей казалось, что земля под ее ногами качается. Маленькие острова дрейфовали по поверхности озера, словно гренки в супе, и жители останавливали их там, где хорошо ловилась рыба. Но полуальвийка представить себе не могла, что кому-то может искренне нравиться жить на плавучем острове.
Когда огонь в камине начал догорать, Нармора подбросила туда новые дрова. Ей было неудобно переносить их из одного конца зала в другой, и потому она просто воспользовалась магией. Четыре небольших бревнышка, проплыв по воздуху, послушно опустились в камин.
Полуальвийке было нетрудно это сделать, она могла одновременно плести заклинание и напевать малышке колыбельную на языке своей матери, исполненную грусти. Фургасу очень нравилась эта песня.
Нармора взмолилась Тиону и Самузину, чтобы Родарио хорошо присматривал за ее мужем. Перед отъездом актер клятвенно обещал ей ухаживать за Фургасом, и в этот раз она верила ему, так как знала, что Родарио очень привязан к другу.
— Меня прислала Андокай. Мы можем отправляться в путь, — сказала Розильда, заходя в зал. — А что это была за песня? Я такой еще не слышала… Хотя я и не поняла слов, она заставила меня расчувствоваться.
— Там нет слов, — солгала Нармора. — Я сама придумала этот язык, а малышке нравится песня. — Она старалась не смотреть на кормилицу.
— Тогда я тоже хочу научиться так петь, — решила Розильда.
Балиндис провела кончиками пальцев по кольчуге, чувствуя, как рука Джеруна становится все шире. Наконец она добралась до плеча. Нелегко было подогнать кольчугу на существо в несколько раз крупнее гнома, да еще и с закрытыми глазами.
Вот уже несколько дней гномка только тем и занималась, что ковала металлические пластины, вставляла в латный доспех шарниры и готовила металлические нити, которыми вместо обычных кожаных повязок крепился доспех.
«Судя по всему, Джерун никогда не снимает латы».
После изготовления кольчуги и лат нужно было подогнать их на теле великана. Чтобы защитить свою жизнь, Балиндис завязывала глаза платком всякий раз, когда приходилось работать с Джеруном. Она помнила исполненные ужаса крики орков и богглинов, увидевших то, что скрывалось за забралом его шлема.
Инструкции, выданные волшебницей, оказались довольно точны, и доспех прекрасно подходил Джеруну по размерам. Гномке оставалось лишь пару раз взмахнуть молоточком.
Затем девушка сняла с него латы и принялась украшать их гравюрами, не забывая и о серебряных и золотых нитях, как было указано в записях волшебницы.
Сейчас же оставалось дождаться окончательного результата. Надев доспех на руку Джеруна, Балиндис собиралась заняться его шлемом с напоминавшим корону украшением.
Все это время гномка пыталась услышать от Джеруна хоть что-нибудь, пусть даже рычание. Но телохранитель волшебницы вел себя удивительно тихо. Она чувствовала на своем лице его горячее чистое дыхание. Раньше Балиндис полагала, что это создание должно источать сильную вонь, но либо запахи кузницы не позволяли ей принюхаться как следует, либо Джерун был чистоплотнее, чем она полагала. Любой человек, который постоянно ходил бы в таком доспехе, вонял бы потом на расстоянии ста шагов.