Война во Вьетнаме (1946-1975 гг.)
Шрифт:
Так постепенно молодой человек понимал, что окружающий мир нуждается в переустройстве. Тогда наставник объяснял, что необходимо делать для того, чтобы все изменить – чтобы страна стала свободной, а крестьяне получили землю, чтобы он, вчерашний бедняк и сегодняшний новобранец, завтра сделался достойным и уважаемым членом общества. Прежде такие мысли и не посещали голову неграмотного крестьянина, теперь же наставления политработника воспринимались как самые настоящие откровения.
Далее надлежало перейти ко второму этапу воспитания – отлучению новичка от семьи, отучению от мыслей о родных и близких, оставшихся в прошлом. Чтобы помочь новобранцу обрести новую семью внутри армии, бойцов разделяли на тройки. Члены тройки заботились друг о друге, помогали один другому как братья. С течением времени члены тройки становились друзьями и, если можно так сказать, наперсниками. Затем под чутким руководством наставников молодые солдаты
Именно подготовительный, поскольку всю свою дальнейшую жизнь в армии вчерашний новичок оказывался окружен неусыпной заботой работников идеологического фронта. Тут вот и открывалась глубинная польза тройки, помогавшей новобранцу на первом этапе вживаться в коллектив. Каждый вечер члены такой “ячейки” встречались и обсуждали свои дела, а потому все трое всегда находились в курсе того, чем жил, о чем думал каждый из них. Если один из трех испытывал какие-то колебания, если у него возникали сомнения в правильности общего дела, двое других всегда были начеку. Они – каждый в отдельности, не полагаясь на товарища, – немедленно информировали политработника, который тут же принимал меры, чтобы помочь “сбившемуся с пути”. Тройка в значительной мере гарантировала командование от дезертирства или предательства. Поскольку о намерениях отступника почти неминуемо узнавали двое, хотя бы один из них мог расстроить его планы. Таким образом эффективный механизм коммунистической службы безопасности пронизывал армию на всех уровнях до самого низа. Вот как высказывается по этому поводу специалист: это “…один из самых действенных инструментов (предотвращения дезертирства и предательства) в современной истории”‹12›.
У комиссаров имелись и другие средства для того, чтобы держать солдат в узде, такие, например, как самокритика и товарищеская критика – технология, позаимствованная у китайцев. Такие мероприятия проводились на собрании роты, где были обязаны присутствовать все. Каждый солдат имел право высказаться как о своих неправильных действиях, так и об ошибках других, вне зависимости от воинского звания. Затем начиналось обсуждение, и тому, кого критиковали, полагалось прислушаться к мнению товарищей или возразить, если он считал, что их точка зрения неверна. Выводы западных аналитиков о действенности подобных методов разнятся, однако, что бы и кто бы ни говорил, на уровне подразделения такой подход срабатывал. Во-первых, он давал каждому солдату ощущение сопричастности к процессам принятия решений. Так они превращались из обычного пушечного мяса в членов команды, имеющих собственное мнение. Во-вторых, данный прием помогал бойцам высказываться о том, что их волновало, без опасения подвергнуться наказанию и давал выход чувствам. Если бы солдат, отягощенный мыслями о допущенных по отношению к нему несправедливостях, продолжал “вариться в собственном котле”, это могло бы в итоге привести к дезертирству. В-третьих, такая практика служила для политработников индикатором состояния морального уровня подразделения и позволяла вовремя обратить внимание на то, что революционное рвение личного состава части начинает ослабевать.
На заключительной стадии программы политического просвещения и воспитания уже сам полностью политически подкованный и постоянно опекаемый комиссарами солдат должен был осознать свою высокую миссию по отношению к гражданскому населению, которое также было необходимо просвещать и воспитывать. Именно в роли воспитателей и просветителей и выступали военнослужащие, поскольку им часто приходилось жить бок о бок с гражданскими лицами. Солдаты не только вели пропагандистские занятия, но также строили дороги и мосты, они даже помогали крестьянам выращивать урожаи.
Итак, программа Зиапа работала, она помогла ему создать превосходное оружие из казавшегося на первый взгляд непригодным материала. Коммунистические руководители получили таким образом преданных солдат и политических агентов, действовавших на самом низком уровне вооруженной и политической дay трань. “Невидимое оружие” Зиапа оказалось самым действенным из всего имевшегося в его распоряжении арсенала.
Пока Зиап занимался “военным строительством”, реорганизовывая части Главных сил, а французы – мышиной возней, закончился 1948-й и наступил 1949 год. Пламя революции все жарче разгоралось во Вьетнаме, лилась кровь вьетнамцев и французов, а разрешения конфликта не наступало. В мае 1949-го французское правительство, недовольное отсутствием видимых изменений к лучшему и по-прежнему неспособное понять, что главная причина неудач военных кроется в нерешительности и
Так или иначе, Ревер смог поставить клинический диагноз “больному”, в роли которого оказались французы во Вьетнаме, и “выписал рецепт” – дал рекомендации относительно того, как можно исправить ситуацию. Для этого, как считал Ревер, надлежало немедленно эвакуировать гарнизоны из изолированных фортов и аванпостов у китайско-вьетнамской границы. Затем заручиться военной помощью Соединенных Штатов и одновременно немедленно начать создание вьетнамской армии. Далее, с помощью этой армии добиться умиротворения в Тонкинской дельте и лишь потом предпринимать крупномасштабное наступление на Вьет-Бак. Но главное, Ревер советовал делать упор на дипломатию, предпочитая использовать переговоры и только потом оружие. Рекомендации Ревера выглядели вполне разумными в 1949-м. С небольшими изменениями они годились бы и в 1952-м, и в 1964-1965 гг., и в 1967-1968 гг., и даже в 1972-м. Однако один француз как-то заметил: “Чем больше вещи меняются, тем больше они остаются такими же, как были”.
Никто и пальцем не пошевелил, чтобы последовать рекомендациям Ревера. С самого начала все пошло не так. Содержание доклада генерала каким-то образом стало известно руководству Вьетминя, которое распорядилось передать некоторые выдержки из него по своему радио. В Париже вьетнамские националисты получили полный текст доклада. Вокруг Ревера и его злополучного доклада закрутился настоящий водоворот событий. Когда осела пыль, “в осадок выпали” некоторые политические фигуры среднего уровня и несколько генералов, включая и Ревера. Но самое главное, иссякла вера в разумность предложенных им мер. Многие из высокопоставленных французских военных тех дней и сегодня уверены: “утечку” доклада организовали французские политики, чтобы саботировать принятие соответствующих решений. Французские политики не могли последовать рекомендациям Ревера. Сделать так, как он советовал, означало предоставить Вьетнаму независимость в той или иной форме и, соответственно, открыто признать, что предыдущие решения были ошибочными. Кроме того, предоставление независимости Вьетнаму могло обернуться потерей источников поступления средств и сырья, рынков сбыта и престижа. Деньги и престиж – без них Вьетнам остался бы только точкой на географической карте, за которую нет никакого смысла сражаться.
Кроме политиков во Франции, существовали еще французские высокопоставленные военные и чиновники в самом Вьетнаме. Их также не устраивали выводы Ревера. Ради поддержания собственного имиджа они – как и те, кто приходил до и после них, – отправляли в метрополию ободряющие отчеты об успешности процесса умиротворения колонии. Признать, что все обстоит так, как написано в докладе Ревера, означало для них расписаться в собственной неспособности что-либо изменить и, даже более того, сознаться в том, что они намеренно втирали очки руководству в Париже своими полными оптимизма отчетами.
Приводились разные причины – как разумные, так и совершенно вздорные – того, почему французы не могут эвакуировать гарнизоны из пограничных аванпостов. Среди объяснений было и одно сентиментальное. Штаб французских сил не хочет-де оставлять без присмотра кладбище в Као-Банге, где захоронены тела французских солдат. Существовал и еще один, не менее тонкий аспект проблемы. Французский штаб упорно не желал поднимать вопрос относительно эвакуации, чтобы не быть обвиненным командирами и штабными офицерами в пораженческих настроениях. Такое клеймо было нелегко смыть, и оно могло стать обратным билетом во Францию и концом карьеры военного. Таким образом, штаб вместо того, чтобы возражать начальству – а это жизненно важная функция любого нормально работающего штаба, – поддерживал его и выдвигал свои причины, почему необходимо держаться за удаленные форты.
Существовали и резонные соображения против эвакуации гарнизонов аванпостов. Любому офицеру понятно, что задача эта сама по себе крайне сложная и сопряженная с большими трудностями. Уходя, солдатам придется бросить огромное количество военного снаряжения, кроме того, на дорогах колонны станут подвергаться нападениям, а за каждым кустом их непременно будут ждать засады. Все это станет причиной серьезных потерь. Даже в 1949-м эвакуация оказалась бы сопряженной со значительными проблемами, а в 1950-м она почти наверняка обернулась бы катастрофой.