Война за океан (др. изд.)

Задорнов Николай Павлович

Как ожидал Воин Андреевич, так все и было. Вечер прекрасный, дружеская беседа льется. Геннадий Иванович в хорошем настроении и так и сыплет оригинальными суждениями.

Как часто бывает, привыкая к товарищу, да еще зная его чуть ли не с детских лет, видишь в нем великого остряка и оригинала-чудака. Любят такого и ценят в обществе, но не подозревают даже, каков талант этого привычного, своего человека. Скажи обществу, что это великий человек, — друзья его удивятся, может быть, даже обидятся.

—

А где же госпожа Бачманова теперь, Екатерина Ивановна? — спросил Корсаков, улучив удобный миг.

— Елизавета Осиповна отправилась к супругу в Де-Кастри, — отвечала Невельская.

— Когда я на промере глубин был в лимане с Путятиным, — сказал Невельской, — он мне жаловался, что ему в шторм скучно без отрадной душеспасительной беседы с православным священником. Я стал уверять его, что в одной из южных гаваней есть остатки православного храма!

— Что же делать?

— Да я бы мог сейчас, зимой туда на собаках экспедицию послать. Но…

Говорили, что распределяются роли «Ревизора», будет спектакль, и Елизавета Осиповна приедет на праздники из Де-Кастри играть жену городничего.

Утром за этим же большим столом, в большой светлой комнате с тремя обмерзшими солнечными окнами, Римский пил с Невельскими кофе со свежим молоком, поиграл с их маленькой дочкой Ольгой, подбрасывая ее, сидя на стуле.

Подали собак. Екатерина Ивановна просила приехать на рождество, обещая спектакль, танцы и катанье.

— Кланяйтесь нашей косе, — тихо и, как показалось Римскому, с горечью сказала она на прощанье.

Невельской подарил Римскому огромную доху из овчин.

— Чтобы приезжали к нам почаще!

Воин Андреевич закутался, уселся в нарты. Чумбока вез его. Гольд в тулупе с остолом в руках. Собаки помчались.

— И тебе на Японии был? — спросил гольд.

— Был, брат!

— Моя тоже был, на японской рыбалке работал, давно! Невельского еще не было.

Заехали в тайгу. Дорога накатана. Чумбока вдруг придержал собак и как бы со страхом осмотрелся по сторонам.

— Ниче не слыхал?

— Нет.

Чумбока подождал некоторое время.

— Я тоже ниче! — наконец спокойно сказал он и тронул собак.

Невельской предупредил Воина Андреевича, что проводник вполне надежный и бывалый.

— Моя тоже есть оружье! — сказал Чумбока. — Есть пистолет, и вот ружье привязано. Если нападают — стреляем!

— Кто же может напасть?..

— А черт ни знает! Тибе держи пистолет близко. Смотри хорошо, не спи! И как раз быстро приедем.

Римский озаботился. «Неужели может быть какая-то опасность?» — подумал он. Ему не верилось. Но он невольно насторожился и не сомкнул глаз всю дорогу.

До косы доехали благополучно. Ноги приходилось держать на полозьях

нарт. С непривычки они одеревенели. Чумбока помог подняться и сказал серьезно:

— Морем ходить умеешь, а тайгой еще трудней!

Чумбока взял на плечо мешок со свежемороженой рыбой.

Пошли в казарму. Вейрих, оказывается, уехал, гиляки уже узнали, что появился русский доктор, и пригласили его в стойбище.

— Он теперь начнет ездить тут на визиты! — сказал инженер Зарубин.

Пока приводили в порядок заброшенный и промерзший флигель, Римский расположился в казарме.

Большой стол вымыт и выскоблен добела, как и пол, и нары, и табуретки. В углу у огромной печи сушится обувь. У плиты хлопочет Алена, снявшая сегодня свою черную шаль. Ее светлая небольшая голова открыта. Лицо сильное, красивое. Ребятишки ее здесь же, на нарах. Она живет в соседней казарме, выстроенной для семейных, но почти весь день проводит здесь. Она как хозяйка в этой чистой казарме. Опять печет лепешки.

…Вечер. В казарме тепло. Римский сидит с дневником у конца стола на табуретке, снявши обувь и мундир. На сегодня все распоряжения отданы. Вейрих и Зарубин уже спят. Завтра инженер поедет в Николаевск там его ждут Невельские и Сгибневы.

Казак и двое матросов из экипажа шхуны обуваются в сухие валенки у печи. Надели полушубки и дохи, взяли ружья.

Подошел боцман Козлов, и Корсакову слышно было, как он сказал:

— Не зевать, ребята, время военное!

Боцман повел караул в обмерзшую дверь. На нарах вполголоса разговаривали.

В январе море замерзло, и Римский с матросами и казаками ходил по ледяной степи охотиться на тюленей. В хорошую погоду они выползали из пропарин.

«Словом, я переживаю все заново, за Невельского, — думал Римский, поражаясь своему здоровью. — Все, кроме семейного счастья! Неужели вечно будет моей семьей мой экипаж?»

На шхуне «Восток» мачты обмерзли и белы… Море вдали не замерзло; кажется, там темный берег и в нем странно сияет очень яркое отражение солнца.

Вейрих опять в отъезде, лечит гиляков, нашел тут какие-то новые, не известные никому болезни. Завтра Воин Андреевич едет в Николаевск.

В казарме все спали глубоким сном, когда матрос Васильев при свете лучины стал тесать щепы из высохшего у горячей печи полена. Казак Аносов слез с нар, надел торбаса и накинул тулуп. Теперь он возит воду с реки Иски. Стукнула дужка ведра. Это в казарму пришла Алена. Слышно, как она подняла деревянную крышку у кадушки и зачерпнула воду, как капли с ведра капали в кадку. Зашлепали босые ноги по полу. Вода хлынула в котел. Вскоре лучины с треском занялись в печи. С нар сполз Чумбока.