Война за океан
Шрифт:
– Налево посел! Куда тебе таскает? Прямо нельзя, – закричал на Путятина Еткун, – давай налево.
– Слюпка туда гоняй вода мерять. Тут на банка попадес и не слезес. Фрегат не лодка!
Послали шлюпку; оказалось, цепь глубин не прерывается в направлении, указанном Еткуном.
– Невельского наса встретил на море. Он спросил: а как «Паллада»? Наса сказали: его идет! С Лангра видно далеко в тумане фрегат. Ево радовал! Говорил: худо, схуна нет, велел наса на Лангре здать, когда ево пойдет сюда обратно маленьким пароходом. А наса не здал, посел сам! Це ево, долго мозет ходит? А надо судно скорей таскать.
При всей своей бесцеремонности гиляки
– А Невельской придет на Лангр и спохватится, куда вы исчезли?
– Ни церта! – с невозмутимым видом отвечал Еткун.
– Тебе адмирал? Хоросо! – похвалил Путятина Араска.
– Дети! – сказал с ласковой снисходительностью адмирал.
Путятин спросил гиляков, не хотят ли они креститься.
– Давай! – охотно ответил Араска. – Рубаха есть?
– Мозно! – ответил и Еткун. Он уж один раз крестился, но не хотел отставать от товарища, если дадут рубаху.
Гиляки объяснили, что знают все мели и каналы в лимане, приходится бить тут зверей, поэтому известно, когда вода большая, а когда маленькая, куда загонять белух перед отливом, где ловить рыбу, у каждой рыбы своя дорога.
– Наса коронный лоцман! – заявил Араска.
– Откуда ты знаешь, что бывает коронный лоцман?
– Моя схуна «Восток» сюда прослый год таскали, и Корсаков как раз сказал: моя коронный лоцман!
Все расхохотались.
Шлюпка пришла с промера. Вернулся Воронин. Он шел вдоль берега Сахалина, проверяя карту своей прежней описи.
– Вот наса приятель! – сказал Араска, и гиляки стали обнимать и целовать Воронина в щеки.
С юга шла шлюпка. Это – с «Дианы», одна из тех, что ходит к мысу Лазарева и на фрегат.
По трапу взбежал лейтенант Можайский [120] – рослый, быстрый и проворный офицер, с короткими темными усами, с сосредоточенным и серьезным и в то же время шутливым выражением лица, как будто он что-то собирается рассказать необычайно занятное.
Можайский болезненно горячо любит своего брата Николая, который пошел в эти же моря на «Авроре». Александр за ним отправился на «Диане».
120
Можайский Александр Федорович (1825–1890) кругосветный мореплаватель, выдающийся русский изобретатель, создатель первого в мире самолета.
На морской службе с 1841 г. В 1853 г. на «Диане» перешел из Кронштадта вокруг мыса Горн на Дальний Восток, участвовал во втором плавании Путятина в Японию. После гибели «Дианы» в декабре 1854 г. во время землетрясения у берегов Японии возглавил постройку шхуны «Хэда», на которой часть команды вернулась на родину. Художник и фотограф, он оставил интересные материалы по истории экспедиции Путятина. Многие его рисунки хранятся в Японии. Он был широкообразованным человеком и оставил по себе добрую память у знавших его японцев. Смелый офицер, участник войны 1853–1855 гг. на Дальнем Востоке.
В 1858 г. участвовал в экспедиции в Хиву. В 1879–1882 гг. преподавал в Морском корпусе. В 1886 г. произведен в контрадмиралы.
Что сейчас с Колей? Вопрос этот очень тревожит Можайского. «Аврора», видимо, на Камчатке, но положительных сведений об этом нет никаких. Горько на душе. Можайский пошел в плавание из-за него и еще из желания видеть новые страны.
О Можайском известно, что никто не хочет жить с ним в каюте. Он всегда перепачканный,
– Не горишь, Александр? – спросил его сейчас с улыбкой вахтенный офицер из переведенных с «Дианы».
– Сейчас загорюсь! – бойко ответил лейтенант. – Где адмирал? Необходимо его видеть.
– Прибыл лейтенант Можайский, предлагает подвести под фрегат полые ящики из листового железа, – доложили адмиралу.
Путятин пригласил офицера. Он слышал о нем. Известно, что Можайский изобретает какую-то особую бомбу и хочет испытать ее, к ужасу товарищей, опасающихся, что орудие разорвет. Адмирал назначил Можайского в Японскую экспедицию и желал с ним познакомиться. Говорят, он рисует отлично, и этим будет тоже полезен.
Путятин с интересом взглянул, когда в каюту вошел очень молодой, краснощекий, высокий офицер. В руках у него папка с чертежами, которые он живо стал раскладывать. Держит большой карандаш на чертеже, уверенно и спокойно рассказывает, чувствуется воодушевление, любовь к делу, привычка к труду и дисциплине. И темперамент: вспыхнул и стал как нарумяненная девица.
– Средство несовершенное, ваше превосходительство, – говорил он, – но до некоторой степени облегчит проводку судна…
Адмирал вызвал капитана и Посьета, обсудили, потом попросил Можайского показать рисунки. Немедленно появился альбом с видами мыса Лазарева и с разными сценами матросской жизни. Не первой руки художник, но схвачено верно. «Такой как раз и нужен», – решил адмирал. Как изобретатель он, может быть, ничего нового не придумает, но как рисовальщик пригодится.
«Ну не беда», – подумал Можайский. Спорить с адмиралом прежде времени он не желал. Ему очень хотелось в Японию.
Но когда разговор закончился и Можайский вышел, замечания адмирала показались ему обидными. «Однако он понтоны согласился под фрегат подвести!»
На следующий день на фрегате застучали. Из запасов листового железа делали огромные ящики. Судно как бы превратилось в плавучую кузницу.
Фрегат не двигался. Вода малая, шлюпки пошли на промер с Араской и Ворониным. Еткун отдыхает. Он сидит на баке на корточках и курит трубку.
Подсел Можайский. Они уже успели сдружиться. Еткун покосился, сверкнули черные прорези его глаз,
– Ты что злой?
– Адмирал крестить хотел, а рубаха не дает. Говорит, кто бога любит, даром крестить надо. Ево сибко цестный.
– Тебе мичман чуть по зубам не съездил. Не смей больше хлопать адмирала по плечу.
– Знаю. Мицман мне потом морда тыкал и маленько объясняли.
Можайскому хотелось на сахалинский берег на охоту, но одному скучно. Он стал уговаривать Еткуна. Тот охотно согласился. Неподалеку деревня, живут друзья и родственники.
– Тебе рузье ловко стреляет! – говорил гиляк на охоте.
– У меня свой прицел… – объяснял Можайский. – Вот смотри.
– Хитрый! Я слыхал про тебя. Все равно – воды нет. «Паллада» на твоих бочках не пойдет! Ни церта!
После охоты зашли в деревню. Еткун раздобыл у знакомого старика араки и угостил хозяев и русского.
Один из гиляков рассказал по-русски, как у его товарища на охоте упал нож, а он, такой ловкий, поймал.
– На лету?
– Конесно!
– И я могу! – сказал Можайский.