Война за океан
Шрифт:
Подобин перекладывает в углу топку. Гиляк присел на краешек нар, глядя на разломанную плиту. Кто-то ткнул его в спину, он оглянулся и увидал Мокринского, дрожащего от гнева.
– Куда ты, погань, лезешь? Вшей-то по нарам трясти.
– Что значит погань, – заметил Подобин, – он такой же человек.
– Нехристь! Тьфу! – плюнул старик.
Таркун отпрянул и присел на корточки у двери.
– Что это ты? – укоризненно спросила Алена, обращаясь к Мокринскому.
– Даром их нечего приваживать! – заметил Беломестнов.
– Закурим, – доставая
В сенях раздались стук, голоса. Вскоре появились матросы в полушубках. Они с острова Удд привезли две нарты досок. Там еще по осени разобрали корпус разбившегося брига «Шелихов».
– Эка грязи сколько развели! – со злом сказал курносый матрос Фомин, видя разломанную плиту, глину и камни, но тут же усмехнулся, заметив в висевшем на стене зеркале красивое лицо Алены.
– Становись с мутовками! – раздалась команда Салова.
Получив порцию рыбных щей и хлеба, люди подходили к столу и садились на лавки. Молодые ели, держа мутовки на столе, а некоторые пожилые, желая, видно, чтобы во время еды к ним никто не привязывался и не нарушал наслаждения, отворачивались от общего стола и хлебали варево, жадно заедая хлебом.
Алена дала и гиляку мутовку, объяснила, чтобы становился в ряд. Муж ее налил гиляку щей. Матрена Парфентьева подала гостю кусок хлеба и показала, чтобы сел к столу, но гиляк устроился на полу подле нар, поджав под себя ноги, и тоже стал быстро есть.
– Мяса нет, все рыба ржавая, – жаловались за столом.
Таркун немного понимал по-русски.
– Разве мяса нет? – тихо спросил он сидевшего рядом Ивана Масеева по-гиляцки.
– А где же оно? – отозвался тот.
Казак Иван Масеев, живя на посту, быстро выучился понимать по-гиляцки. Поговаривали, что он и прежде бывал тайком в здешних местах с богатыми якутами-торговцами и поэтому язык легко дался ему. Масеев и гость о чем-то поговорили между собой тихо.
– Таркун лося убил, да вывезти не может, – через некоторое время заметил Масеев как бы между прочим.
Все стихли.
– Хорошо, что ты к нам на праздник приехал! – вдруг сказал Беломестнов, наклоняясь к Таркуну. – Ведь завтра праздник, царский день! Эх и хороший же ты парень.
– Что же сидишь там, иди к столу! – сказал Фомин, теснясь на лавке. Сразу весь ряд подвинулся, давая гиляку место.
– Так где, говоришь, это мясо? – спросил Салов.
Таркун молчал, делая вид, что не понимает. Он знал: искайские гиляки уверяют русских, что лоси ушли, как только стали подходить суда и стрелять из пушек.
– Ну а что же ты мясо не довез? Может, съездить за ним? – спросил боцман Козлов.
Рослый казак Андриан Кузнецов, молодой, с широким свежим лицом, с толстыми ногами и огромной спиной, раньше всех управился и со щами, и с кашей. Помолился на икону, подошел к кадушке, зачерпнул полный ковш воды и выпил до дна.
– Вот водица хороша, – сказал
– Пейте, ребята, на здоровье, – сказал Кир Беломестнов. Он сегодня привез полную бочку пресной воды. – Пока речка Иска поит. А вот, однако, скоро лед накатит с моря, и эту речку до весны не сыщешь.
Пресную воду трудно добывать, как и тепло для людей, как корм для скота. В колодцах вода солоноватая, а часто и совсем соленая.
– Бывает же такая вода вкусная! Прямо совсем несоленая! Хорошо водой обед заглушить! Спасибо, казак! – подтвердил матрос Конев, тоже управившийся с обедом, принимая полный ковш из рук подобревшего Андриана Кузнецова.
Вечером оленья парка [4] Таркуна лежала горой на нарах, а его новые торбаса валялись под столом. Гиляк босой сидел у вновь сложенной печи. Он сходил в тайгу с Коневым, Калашниковым и Беломестновым. На нартах притащили тушу зверя.
4
Парка – шуба из оленьих шкур, одевающаяся через голову.
– Пусть остается ночевать, – говорили в казарме.
– Надо дозволение от поручика Воронина.
– Сегодня баня. Пусть помоется.
– Можешь спать тут на нарах, места хватит, – стараясь сгладить свою вину, говорил больной старик Мокринский. – Сходи в баню, хорошо там! Для своего удовольствия!
Подобин пошел к капитану просить от имени команды позволения помыть гиляка и оставить его ночевать в казарме.
… В бане душно. Жар пышет от раскаленных камней. Подобин плеснул ведро ледяной воды на каленые камни. Зашипело. Пар хлынул белой пеленой. В клубах его Подобин, Фомин, Конев. Таркуна потянули туда же.
– Ты совсем разденься, штаны-то сними, не бойся. Не стыдись.
– А теперь плесни на него горяченьким. Не бойсь, Таркун, смотри, мы уважение завсегда сделаем. Да ты не кричи как резаный.
Таркуна вдруг принялись хлестать вениками.
– Чего дерешься? – заорал гиляк, понимая, однако, что ему стараются угодить.
– Ну и меня вениками, пожалуй! Ну-ка возьми и сам хлещи теперь меня, – сказал Подобин, давая гиляку веник.
Гиляка опять окатили из ведра.
– Ты что? – не на шутку разъярился Таркун.
Подобин нагнул ему голову и намылил лохматые волосы. Кто-то поливал, потом ветошью терли спину.
«Такое баловство с кипятком! – думал гиляк. – Можно заживо свариться».
– Давай с дресвой, а то не берет…
– Белеет уж, белеет…
– Домой приедешь, баба на тебя не налюбуется, – сказал Иван. – Не признает, скажет: чей такой молоденький?
– А ты, Ванька, волосатый, как медведь, – надевая подаренное новое белье, отшучивался Таркун в предбаннике.
«Зимой вымылся! Этого еще не бывало, – удивлялся он в душе. – Так терли и мыли, боялся, что сдерут кожу, зато теперь легко».