Война
Шрифт:
– Полюбуйтесь, Степан Степанович! – сказал Чумаков вышедшему из блиндажа Карпухину, указывая на разрисованное красными и синими карандашами полотнище. – Полная и самая свежая обстановка в полосе действий сорок седьмого механизированного корпуса немцев! – Чумаков скользил пальцами вдоль синих стрел, словно прощупывая их, остановился на черте, вдоль которой было по-немецки написано: «Задача дня на 16 июля 1941 года». Черта проходила в десяти километрах восточнее Смоленска, включая магистраль Минск – Москва, а стрелы целились в Смоленск со стороны Красного и Досугова, рассекая левый фланг полосы обороны, которую занимали сейчас части войсковой группы генерала Чумакова, а также со стороны западнее Монастырщины.
– Надеются фашисты завтра быть в Смоленске, – будто сам себе сказал Чумаков и, дав Карпухину возможность подробнее ознакомиться с оперативной картой немцев, сам раскрыл папку с бумагами.
– Разрешите, я переведу, – предложил генералу свою помощь младший политрук Рейнгольд.
– Спасибо, я сам справлюсь, – ответил Федор Ксенофонтович и приказал Рейнгольду: – А вы отнесите пленному саквояж. Чтоб все было в целости.
– Коньяк тоже отдать?! – ужаснулся Лева. – Ведь французский!
– Откуда знаете, что там коньяк? – спросил полковник Карпухин с некоторой иронией.
– Ну… мы с майором Рукатовым поинтересовались, что везем… Вдруг мина с часовым заводом.
– А где же Рукатов? – спросил Чумаков.
– Там, в овраге. – Смущенный Лева неопределенно махнул рукой. – Медпункт ищет.
– Не прошла у него контузия?
– Контузия?.. А разве… Ах нет, не прошла! – В глазах Левы вспыхнули веселые огоньки. – Товарищ генерал, пленный требует встречи с вами.
– Пусть ждет. Сначала изучим бумаги…
Откозыряв начальству, Рейнгольд ушел, унося саквояж, а Федор Ксенофонтович, вчитываясь в какой-то документ, озадаченно сказал полковнику Карпухину:
– Очень важно! Приказ командиру дивизии, которая нацелена на Смоленск… генералу фон Больтенштерну… – И процитировал, переводя на русский: – «Примите все необходимые меры для захвата мостов через Днепр в Смоленске, не допустив их взрыва. Смоленск без мостов при наличии магистрали, проходящей севернее города, в значительной мере теряет свое стратегическое значение…»
– Да, но Смоленск еще надо взять! – язвительно воскликнул Карпухин.
Чумаков ничего не ответил, однако будто сам себе сказал:
– Интересная мысль… – Заметив удивленный взгляд Карпухина, пояснил:
– Говорю, что любопытно оценивают немцы Смоленск без днепровских мостов… Что-то есть в этой оценке, над чем надо подумать.
Карпухин, нахмурившись, вновь придвинул к себе карту; некоторое время молча рассматривал на ней Смоленск и его окрестности, затем уверенно произнес:
– Даже при взорванных мостах это крепость! Из Смоленска можно держать под обстрелом магистраль Минск – Москва на широком участке!
– При условии, что Смоленск будет в наших руках, – с горькой усмешкой уточнил Чумаков.
– Надо надеяться, там принимают меры, чтоб не пустить немцев, – удрученно заключил Карпухин.
– Во всяком случае, этот приказ вместе с пленным следует немедленно отправить под надежной охраной в штаб фронта.
– Без допроса пленного? – удивился Карпухин. – Мы сами себя обкрадываем! Да и в дороге с пленным может всякое случиться…
– Вот вы с Рейнгольдом и допросите! Только вначале я с ним поговорю…
14
На железной дороге, идущей к Смоленску, лежал в пустынной заброшенности разбомбленный разъезд. Небольшое кирпичное здание рядом с песчаной платформой жалко смотрело на мир чернотой выгоревших окон. Крыша его рухнула внутрь, а фасадную стену от верхнего угла к низу дверей косо перечеркнула ломаная трещина, из которой струйками текла белая известковая мука, смолотая взрывом фугаски.
Железная дорога из-за разбитых мостов через мелководные притоки Днепра не работала, и жизнь будто бы совсем отхлынула от этого искалеченного и обожженного уголка, переместившись на не очень далекую автомагистраль, по которой тек прерывистый, словно иссякающий ручей повозок, машин и пеших. Все стремились к Смоленску, навстречу редким тягачам с пушками и груженым автомобилям; они двигались в сторону фронта с какой-то дерзкой надменностью, пользуясь тем, что наконец-то в небе стали появляться краснозвездные машины и прыть немецких самолетов поубавилась.
Пустынность железнодорожного разъезда таила какую-то загадку. Это сразу отметил, появившись здесь, старший лейтенант Иван Колодяжный. Началось с того, что из лесозащитной посадки, прижимавшейся к железнодорожным путям напротив разбомбленного здания полустанка, вышел красноармеец с заспанным лицом. При ружье и с противогазом, он напоминал ротного дневального.
– Вы не хозяйство Кучилова ищете?! – издали спросил красноармеец, позевывая.
– Нет, – неосмотрительно поторопился ответить Колодяжный. – А что за хозяйство?
– Обыкновенное. – Красноармеец потерял всякий интерес к старшему лейтенанту и поплелся назад в посадку.
– Постой!.. А ну ко мне! – Голос Колодяжного зазвучал резко. – Бегом!
Красноармеец подбежал ленивой трусцой:
– Прибыл по вашему приказанию…
– Фамилия?!
– Красноармеец Сиволапов!
– Что здесь делаете?
– Я – «маяк». Встречаю своих, чтоб послать в хутор. – Сиволапов кивнул головой куда-то в сторону, настороженно осматривая сердитого командира.