Война
Шрифт:
Заложив руки за спину, Сталин опустил голову, словно разыскивая что-то на ковре, затем вернулся к столу, сел в кресло и взял лежавшую в пепельнице трубку, но закуривать не стал, а устремил прямой задумчивый взгляд вначале на маршала Тимошенко, затем на Жукова и Ватутина.
Нарком обороны, начальник Генерального штаба и его заместитель. Мозг и воля вооруженных сил. В их власти немедленно привести в движение многомиллионную рать.
Тимошенко и Жуков – очень разные внешне, но весьма схожие своей какой-то значительной суровостью, цепкой восприимчивостью ума, силой натуры, отличающейся грубоватой прямотой. Такие цельные характеры рождаются в тяжкие времена социальных потрясений из числа тех, кто впитывает все лучшее, присущее его народу.
Храбрость в боях за Советскую власть явилась определяющей сутью становления и Тимошенко и Жукова как личностей. Оплодотворенная идеей, она придала этим личностям своеобычность, твердость и целеустремленность. Став борцами за святое дело революции, Тимошенко и Жуков мужественно преодолевали трудный путь дальнейшего формирования, пройдя через огонь битв, через многие годы последовательного и глубокого постижения в службе и учебе норм и законов жизни армии и искусства ее боевого применения – от подразделений до высших войсковых формирований, включая затем их несметную совокупность.
Маршал Тимошенко стал народным комиссаром обороны только после недавней финской войны, но уже успел сделать многое в перестройке системы боевого обучения войск, укрепления дисциплины и в насыщении армии новейшим вооружением. С его приходом на пост наркома армия во всех своих звеньях почувствовала твердую руку. Жесткие нововведения маршала воспринимались безропотно, ибо слишком очевидна была их целесообразность перед лицом зримо грядущей войны.
Генерал армии Жуков лишь с января этого года занял пост начальника Генерального штаба. Несколько раньше пришел в Генштаб генерал-лейтенант Ватутин – спокойный, мыслящий с неторопливой обстоятельностью, постигший глубины военной теории и практического командирского опыта.
Молчание становилось мучительно-тягостным. В это время в кабинет стали входить члены Политбюро – Калинин, Молотов, Ворошилов, Микоян… То ли потому, что все сегодня уже встречались со Сталиным или перезванивались по телефону, за руку не здоровались, а, кивнув, проходили к длинному столу, занимавшему справа вдоль стены обширную часть кабинета, и молча усаживались на стулья. Тревожное, напряженное безмолвие: все знали, о чем пойдет сейчас речь.
Привычными движениями пальцев Сталин сломал две папиросы и заправил табаком трубку. Несколько раз пососал черный мундштук, затем, взглянув на трубку с брезгливым раздражением, положил ее в пепельницу. Выпрямившись в кресле, обвел собравшихся долгим взглядом и, обращаясь к членам Политбюро, как-то очень буднично и спокойно пересказал последние сообщения с границы.
– Что будем делать? – после небольшой паузы глухо спросил он.
Все молчали. Всем было ясно, что наступил критический час в жизни государства. И этот беспредельно трудный и совершенно ясный вопрос требовал не просто ответа, а ответа-решения.
Вновь скользнув глазами по сосредоточенным и словно потемневшим лицам членов Политбюро, Сталин повернулся к маршалу Тимошенко и повторил вопрос с некоторой строгостью:
– Что будем делать?
– Надо немедленно дать директиву о приведении всех войск приграничных округов в полную боевую готовность! – ответил народный комиссар обороны, сдерживая волнение.
– Читайте! – сказал Сталин, выразительно посмотрев на красную папку, которую держал наготове генерал армии Жуков, сидевший между Тимошенко и Ватутиным.
Жуков открыл папку, встал и, чеканя каждую фразу, громко и внятно, будто отдавая приказ командующим округами и армиями, начал читать проект директивы. Коренастый и крутогрудый, он всем своим видом – волевым, чуть выдающимся вперед подбородком, смелым разлетом бровей над глазами, смотревшими жестковато и требовательно, твердой интонацией голоса, привыкшего приказывать, – как бы олицетворял высшую и непреклонную власть в армии. Чувствовалось, что, читая документ, Жуков почти воочию видит, как поэшелонно развертываются в боевые порядки фронты и армии, как занимает огневые позиции артиллерия и изготавливаются к боевым действиям авиационные полки.
Когда Жуков кончил читать, Сталин опустил голову, забарабанил пальцами по столу и после короткого раздумья сказал:
– Такую директиву сейчас давать преждевременно, может быть, вопрос еще уладится мирным путем. – Он посмотрел в сторону сидящих за столом членов Политбюро, как бы ожидая от них поддержки. – Надо дать короткую директиву, – развивал мысль Сталин, заметив, как Ворошилов утвердительно кивнул, – в которой указать, что нападение может начаться с провокационных действий немецких частей. Войска приграничных округов не должны поддаваться ни на какие провокации, чтобы не вызвать осложнений.
Жуков нетерпеливо и вопросительно-тревожно посмотрел на маршала Тимошенко. Тот понял его и обратился к Сталину:
– Товарищ Сталин, время не терпит… Разрешите здесь же приготовить новый проект директивы.
– Конечно, – согласился Сталин и, переждав, пока Жуков и Ватутин торопливо выходили из кабинета, чтобы в соседней комнате засесть за срочную работу, спросил у Молотова: – Когда будет германский посол?
– В двадцать один тридцать, товарищ Сталин, – ответил Молотов.
Жуков и Ватутин вернулись в кабинет довольно скоро: время действительно не терпело.
– Разрешите доложить? – спросил генерал армии, приблизившись к столу Сталина.
– Читайте. – Сталин кивнул.
Жуков раскрыл на приподнятых руках папку и, возвыся голос, начал читать:
– «Военным советам Ленинградского военного округа, Прибалтийского Особого военного округа, Западного Особого военного округа, Киевского Особого военного округа, Одесского военного округа… Копия: Народному комиссару Военно-Морского Флота…»
Далее в директиве указывалось, что в течение двадцать второго – двадцать третьего июня возможно внезапное нападение немцев на фронтах всех перечисленных выше округов и что нападение может начаться с провокационных действий. Перед войсками ставилась задача, не поддаваясь ни на какие провокационные действия, в полной боевой готовности встретить удар немцев или их союзников.
Жуков сделал паузу, посмотрел на Сталина, на маршала Тимошенко и, переведя дыхание, твердо и спокойно изрек:
– Приказываю…
Это «приказываю» прозвучало как удар, отсекший мирное течение жизни. Впрочем, мир, как состояние человечества, подталкивался на плаху там, на Западе, всей мощью фашистских войск, нависших над границами Советского Союза. Здесь же, на кремлевской высоте, этому противились всей силой разума, вкладывая даже в приказ о боевом развертывании армий возможность избежать войны.