Война
Шрифт:
– Не может быть, – не сдержавшись от удивления, воскликнул ротмистр.
– А почему был? – задал конкретный вопрос генерал.
– Неделю назад он отбыл в Японию. И, вернее всего, сюда больше не вернётся. На смену ему прибыл студент-стажер Токийской коммерческой школы с документами на имя Исидзака Дутомо.
– А вашим агентам можно доверять, Тимофей Васильевич? – тихо пробасил Дмитрий Николаевич.
– По поводу Исидзака Дутомо, думаю можно. Господин Артемьев по описанию опознал в нём одного из своих мучителей. Вторым был владелец фотоателье «Японская
Генерал и ротмистр вновь уставились на меня удивлённо-изумлёнными взглядами. Когда я кратко рассказал о своих приключениях, фамилий я не называл.
– Поэтому первоочередной задачей считаю арест Исидзака Дутомо, против которого есть показания Артемьева. И то, что они с ним сотворили, думаю, даст однозначное решение присяжных и суда, а также обыск в фотоателье. Возможно, ещё не поздно, успеем и найдём там улики. Массажиста также надо брать. А вот по остальным пока проблема. Доказательств нет никаких.
– И много остальных? – поинтересовался Воронец.
Я достал из сумки несколько листов бумаги, на которых с классификацией по группам разнёс информацию, полученную от Чжан Цзучана, и протянул их коменданту крепости.
Пока Дмитрий Николаевич знакомился с полученными сведениями о японской разведке в крепости, я вспомнил наш разговор с китайским «авторитетом». Он рассказал мне, почему решился на такие действия.
Просьба названного брата, конечно, играла большую роль. Но в большей степени на выбор повлияло то, что у него в «Могиле двадцати тысяч сохранивших верность» остались родители, братья и сёстры.
Когда в Люйшуне или теперь в Порт-Артуре началась резня, Цзучан будучи тринадцатилетним подростком смог спрятаться от японских солдат, которые ворвались в их дом. Потом было несколько дней ужаса, когда он пытался выбраться из города. Случайно встретился с двадцатилетним Чжан Цзолинем, который будучи сиротой в неудачное время нашёл работу в порту и также прятался. Дальше выбирались из города вместе. Оба были ранены, но смогли скрыться.
Цзолинь, пристроив своего названного брата в семью каких-то своих очень дальних родственников в Мукдене, в которой вырос сам, вступил в один из отрядов китайских солдат, покинувших Люйшунь и начавших партизанскую борьбу против японцев. По окончании войны патриотический порыв быстро угас, и вчерашние партизаны стали обычной бандой, которую Чжан Цзолинь вскоре возглавил. В общем, определённый счёт к японцам у названных братьев имелся. Но вопрос, как у Цзолиня оказался пароль от Тифонтая оставался открытым.
Между тем, генерал, знакомившийся со списком предполагаемых японских шпионов, мрачнел на глазах.
– Неужели это правда, Тимофей Васильевич?! – наконец произнёс Воронец.
– Не знаю, Ваше превосходительство, но очень похоже. Будем проверять. Точнее, Вы будете проверять, – ответил я.
– Господи, здесь даже служанка моей жены есть. Но я думал, что она китаянка.
– Ваше превосходительство, а сколько
– Десять рублей в месяц на полном коште, плюс одежда за наш счёт, – озадачено ответил генерал.
– Как мне сказали, такие агенты, как ваша служанка получают двести иен в месяц.
– Боже мой, мне на всю агентурную работу в месяц выделяется триста рублей. А здесь служанка получает больше меня в месяц. Двести иен – это почти двести рублей, – пробормотал ротмистр.
– Да, господа, Япония на шпионскую деятельность денег не жалеет. И ещё, в продолжение разговора. Господин Шкуркин неоднократно бывал в школе борьбы Фуццо Хаттори, да и его заведения с гейшами любит посещать.
В кабинете после моих слов возникла звенящая тишина, которую нарушала муха, пытавшаяся пробить своим телом оконное стекло.
– Что будем делать, Тимофей Васильевич? У вас опыта в этих шпионских играх намного больше. Слушаем Вас, – тяжело вздохнув, произнёс Воронец.
– Нужны люди, Ваше превосходительство. Лучше всего из Уссурийских казаков.
– У меня вернулась из экспедиции охотничья команда поручика Арсеньева. Владимир Клавдиевич набрал к себе в отряд настоящих сорвиголов. На его счету кроме топографических съемок несколько уничтоженных банд хунхузов. Лучше его команды не найдёте.
Фамилия поручика меня зацепила, но почему не понял.
– Что же давайте подумайте, как нам провести аресты и обыски. Только сначала надо решить вопрос с отправкой футляра с документами Государю, – произнёс я.
– Тимофей Васильевич, документы отправим завтра в Хабаровск на поезде. Если даже сегодня задействовать фельдъегерскую службу, мы ничего не выиграем по времени. Поездом будет быстрее.
– Я понял, Ваше превосходительство.
– И, господин полковник, не пора ли Вам привести себя в порядок. Насколько я знаю, ваша форма находится у Константина Константиновича. А я пока отдам приказ прибыть сюда поручику Арсеньеву.
Тяжело вздохнув, я поднялся из-за стола и, приняв стойку смирно, коротко кивнул головой.
– Господин Исидзака Дутомо, как видите следственное действие по опознанию вас, как одного из группы подданных Японского императора пытавших господина Артемьева, служащего кабинета Его Величества Николая Второго прошло не в Вашу пользу. Коллежский секретарь Вас уверенно опознал. Поверьте, для суда присяжных его показаний будет достаточно, чтобы осудить вас к смертной казни через повешенье, – произнёс по-русски я, и отметил, как дрогнули веки японского шпиона.
– Я являюсь подданным микадо и не подлежу вашему суду, – на чисто русском языке твёрдо ответил тот.
– Ошибаетесь, господин Исидзака. Изменения в законодательстве Российской империи позволяют привлечь Вас к уголовному преследованию по статье «Шпионаж». Вам ещё повезло, что во Владивостокской крепости не объявлено военное положение. Иначе вы бы уже болтались в петле по приговору военно-полевого суда, – веско произнёс я.
– Неужели Вы думаете, что я буду сотрудничать с вами? – с усмешкой произнёс Дутомо.