Войны и миры: Отряд «Омега»
Шрифт:
— Вы говорите по-русски, или только ругаетесь? — вдруг спросила девушка, тоже по-русски.
— Говорю, — ответил Василий, не ослабляя хватки, — моя мать воспитывалась в монастыре святой Параскевы.
— Моя тоже, — ответила девушка и обмякла, расслабилась. Василий на всякий случай продолжал ее держать.
— Вы, наверное, благородных кровей, — предположил он.
— А вы?
— Благородных, но не по матери.
Из-за шлюпки выскочил запыхавшийся Пурдзан.
— Помочь, Гирей-ага?
— Это женщина.
— А… — Пурдзан
Василий решил рискнуть и отпустил девушку. Она села по-турецки и стала как ни в чем ни бывало поправлять прическу. Отряхнулась.
— Вы один?
— Мы вдвоем.
— А ваши?
— Наши были в танках.
— Я про других.
— Неверные, — ответил за Василия Пурдзан.
— Они для всех неверные, — добавил Василий, — вы видели, что они сделали с монахами?
Девушка не ответила, только посмотрела на Василия как-то странно, хмуро. Оглянулась вокруг. Снова посмотрела на Василия.
— Хорошо, что я вырубилась. Эти, с ранцами, меня сбили с толку, я и врезалась. Они решили, что я мертвая. Остальные убиты?
— Нет. Остальные пропали. Только монахи почему-то убиты.
Девушка снова бросила тяжелый взгляд на Василия. Некоторое время все трое сидели молча. Небо стало быстро темнеть. Пурдзан поднялся, кряхтя:
— Покопаюсь в этой шлюпке. Лететь надо, Гирей-ага. Нехорошо здесь. И в деревне нехорошо. И в храме тоже.
Василий вдруг понял, что страшно устал и никуда не полетит.
— Заночуем у дерева. Завтра полетим… Предлагаю заночевать на перевале у дерева, — добавил он для девушки по-русски.
— Так кто была ваша мать? — спросила она.
— Простая монахиня, подданная Империи. Русская. Как-то ее отправили в Константинополь, не знаю уж, зачем. Там она полюбила османского дипломата и бежала с ним. Оч-чень романтическая история.
Девушка встрепенулась:
— Так вы — сын Франца Гирея? Я знаю вашу романтическую историю.
— Откуда?
— Я же сказала, моя мать воспитывалась в монастыре святой Параскевы. И я там воспитывалась. Но я не монашка.
— А как вас звать?
— Феодора.
Василий ухмыльнулся:
— Имя у вас, однако, прямо, как у монашки.
А сам подумал, что девушка, вероятно, соврала. Назвала первое попавшееся имя. А почему такое странное?.. Ну конечно! Галера-то называется «Феодора»! Ладно. Пусть будет Феодора.
Последние зеленоватые лучи заката растворились, исчезли в темно-лиловой небесной пелене, которая тоже быстро исчезла, уступив место чистому черному цвету. Котловина погрузилась в матовую тьму — даже в гладких боках галеры не отражаются звезды. Мертвое дерево на фоне звездного неба — как рука этой тьмы, а силуэт Феодоры, прислонившейся к дереву, напоминает уродливый нарост на стволе. Пурдзан отошел дальше по дороге и шумно справлял нужду. Василий присел на корточки возле Феодоры.
— Полагаю, что могу задать вам один вопрос, касающийся военных секретов Империи.
— Полагаю, что можете.
Голос Феодоры звучал в теплом ночном воздухе очень ласково, она перестала казаться наростом на мертвом стволе. Василий вспомнил, что пил сегодня воду из реки Карджала. Авось… Впрочем, не до того.
— Имперская гвардия здесь была вовсе не ради монахов. И не ради нас. Ради римлян.
— Римлян?..
— Простите. Я им сам придумал название.
— Да. Эти римляне уже появлялись несколько раз. Достаточно для имперского оракула. Оракул предсказал вероятность тридцать четыре процента, что они появятся здесь.
— Я всегда был уверен в превосходстве ваших компьютеров.
— Спасибо. Но мы, если честно, думали, что это — какие-нибудь ваши мамелюки или янычары…
— Как офицер янычарского корпуса уверяю вас, что они не янычары. Ублюдки… Казнили монахов. Вы видели штабель из тел? Нет, вы не видели…
— Видела.
Голос Феодоры вдруг зазвучал слишком четко и совсем не ласково.
— Мне хочется, чтобы вы лучше представляли себе ситуацию. Солдаты, ради которых нас сюда прислали, стараются убивать как можно меньше. Им нужны живые пленные.
Василий понял. Но… зачем? За что?
— Монахи… — прошептал он.
— Монахов убили мои люди. Я хотела переодеть гвардейцев в рясы. Понимаете — эффект неожиданности. Чтобы подпустить этих самых римлян поближе. Монахи стали гнать свою обычную лабуду: мирские интересы, то, се… Отказались они, короче. А времени, как вы знаете, у нас почти не было.
— И вам приказали…
— Будь мужчиной, янычар. Ты уже догадался, что мне никто ничего не приказывал. Операцией командовала я.
Пурдзан давно вернулся и терпеливо ждал, пока Василий закончит беседу. Василий решил закончить беседу прямо сейчас. Он понял, что не станет говорить с этой дрянью ни по-русски, ни даже по-гречески. Наверняка она знает турецкий. Он встал и произнес по-турецки:
— А теперь не мешай, женщина. Нам с Пурдзаном пора молиться.
Феодора осталась сидеть под сухим деревом, снова похожая на мертвый нарост. Василий и сатир вышли под открытое небо. На Приапе все блестит: кажется, даже ночное небо покрыто черным мебельным лаком.
— Пурдзан, куда смотреть полагается?
Василию было неловко перед единоверцем, что он за неделю так и не спросил у местных, куда обращать лицо. Пурдзан поднял к небу мясистый палец:
— Видишь «Хвост Карджала», Гирей-ага? От кончика отсчитай три звезды на восток, будет Мертвый Глаз…
— Эта, зеленая?
— Нет, Гирей-ага, зеленая — спутник.
— Понял. Синяя.
— От нее — две звезды к северу. Вторая, желтенькая, она. Приступим?
Они встали на колени и обратили лица к мелкой желтой звездочке. Вокруг звездочки, знали они, вращается древняя планета Земля, единственная планета Вселенной, принадлежащая одновременно и Византийской Империи, и Османской Конфедерации; на этой планете есть полуостров Аравия, а на полуострове Аравия стоит священный город Мекка.