Войны за Бога. Насилие в Библии
Шрифт:
Мы можем встретить в Сети и старые образы из медицины и биологии. Несколько лет назад один баптистский библеист, оправдывая геноцид в Ханаане, говорил: «Подобно хирургу, Бог устранил злокачественную опухоль ханаанской испорченности, чтобы обеспечить будущие годы жизни для своего народа» [192] . Другой проповеднический сайт приводит список грехов и мерзостей, в которых Библия обвиняет ханаанеев, и призывает христиан не смущаться тем, что Бог принял мудрое решение истребить эту ужасную расу. «Если бы остался рак, Израиль не смог бы выжить. Ради выживания Израиля нужно было избавиться от ханаанеев». Тем не менее, добавляет автор, по крайней мере убитые дети обретут блаженство в загробном мире. «В этой мрачной истории есть одно светлое пятно: Бог взял целое поколение ханаанских детей и перенес их в свой прекрасный дом, где царствует любовь» [193] .
192
«God’s Command to Exterminate the Canaanites», at
http://reformedbaptistfellowship.wordpress.com/2007/05/21/god%E2 %80 %99s-command-to-exterminate-the-canaanites-a-biblical-apology/.
193
James F. Williams,
http://www.probe.org/site/c.fdKEIMNsEoG/b.4220297/k.6E2/How_Can_a_Just_God_Order_the_Slaughter_of_Men_Women_and_Children.htm.
Что бы мы ни думали о богословской стороне этих рассуждений, ни один комментатор, если он понимает истории о геноциде буквально, не должен обсуждать их в отрыве от научной литературы, посвященной массовым убийствам современной эпохи. Если эти аргументы неубедительны в случае армян или евреев в ХХ веке, они также не помогают оправдать то, что произошло в древнем Ханаане.
5. Приказ о проведении геноцида
Я настигну моих врагов, не вернусь, пока не истреблю их.
Разобью их — им больше не встать, у меня под ногами будут.
Я сомневаюсь в том, что испанцы смогли бы убить столько миллионов индейцев, если бы не думали, что могут обращаться с ними как с ханаанеями.
Рассказы о массовых убийствах многие века оказывали влияние на политику, что касается как иудейской, так и христианской традиций. В обеих этих религиях важную роль играли славные образы избранного Богом народа, который стремится выполнить божественный замысел о мире, пока весь этот процесс не завершится в мессианскую эпоху. При этом в обеих религиях существовали и образы врагов, которых надо победить, и иногда это означало, что следует уничтожить реальных противников, живых людей. Позднее верующие научились думать о врагах как о космическом зле, о злых силах, которые в итоге не смогут сопротивляться Божьей воле и противостоять народу Бога. Это учение помогало верным чувствовать свою правоту, и потому оно придавало им смелости на поле битвы. Из Библии естественным образом вытекает доктрина священной войны.
Специфически христианское понимание Библии и политические уроки, которые люди из этого извлекали на протяжении многих веков, имели огромное значение, поскольку на протяжении пятнадцати столетий именно христианские, а не иудейские царства сражались за господство в Европе и именно христианские империи распространялись по всему земному шару. Вера в свою избранность способствовала тому, что завоеватели подчиняли себе или переселяли народы, живущие на покоренных землях. Народы, укорененные в протестантизме, — англичане, американцы, голландцы и немцы — смотрели на враждебные расы как на крайнее воплощение зла, которое в некоторых особых случаях нужно было полностью уничтожить. Так Библия дала Западу язык для размышлений о геноциде.
Хотя евангелические авторы оправдывают акты религиозного насилия, совершавшиеся в прошлом, все они единодушно настаивают на том, что геноцид в Ханаане был уникальным событием, которое никогда не может повториться в современном мире. Об этом совершенно однозначно говорил Юджин Мэррилл: «Геноцид, одобренный Писанием, был неповторимым по времени, месту и обстоятельствам событием. Не стоит думать, что нечто подобное может произойти в эпоху церкви» [194] . Однако в истории христианства не все проводили столь четкое разграничение. По меньшей мере некоторые христиане считали себя наследниками обетования, данного первому избранному народу, евреям, и во многих из них мысль об этом наследии формировала их отношение к врагам и гонителям.
194
C. S. Cowles, Eugene H. Merrill, Daniel L. Gard, and Tremper Longman III, Show Them No Mercy (Grand Rapids, MI: Zondervan, 2003), 94. Название данной главы «Приказ о проведении геноцида» позаимствован из
Христианские концепции священной войны складывались постепенно. В первые века христианства верующие с великим подозрением относились к римскому государству и светским законам — а особенно к тому, что касалось армии. По меньшей мере до IV века христиане ставили под вопрос саму возможность для верных служить в вооруженных силах. Ситуация, разумеется, изменилась в тот момент, когда Римская империя приняла христианство и вожди церкви стали вести войны во имя Бога. И в эту эпоху князья церкви обратились к тем текстам, которые могли бы оправдать такие действия, и часто при этом они размышляли о ветхозаветных повествованиях, где речь шла о ханаанеях и амалекитянах.
История амалекитян приобрела особое значение потому, что отцы церкви сопоставляли Моисея с Христом. Моисей воздел руки и не опускал их во время битвы с Амалеком, чтобы на израильских воинах пребывало Божье благословение; Иисус распростер руки на кресте, чтобы победить силы греха. Когда христианство стало религией царей и государств, на этой аналогии были выстроены богословские идеи священной войны, которые продолжали влиять на умы до недавних времен. Духовенство, подобно Моисею, воздевает руки в молитве, а полководцы играют роль Иисуса Навина, сражающегося с Амалеком. Клирикам нравилась эта аналогия, потому что она показывала, что они играют вполне определенную и крайне важную роль в военных делах.
Уже во времена Карла Великого, около 800 года н. э., короли и прелаты призывали друг друга исполнять свои роли в битве с Амалеком — идентичность врага менялась в зависимости от ситуации. Идеальными врагами с этой точки зрения были язычники, однако и религиозный статус противников мог меняться. Когда в 1095 году папа Урбан II начал первый крестовый поход, он сказал, обращаясь к христианским воинам: «Наш долг молиться, а ваш — сражаться против амалекитян», — в данном случае против мусульман. Другие рассказы о завоеваниях также влияли на милитаристские идеалы церкви. Сетуя на то, что крестоносцев сопровождает толпа женщин легкого поведения, они вспоминали о Книге Чисел. Нельзя ли избавиться от этих блудниц тем же действенным способом, которым воспользовался Финеес, поразив мидьянитянку — она была искушением для еврейских воинов? [195]
195
«Наш долг…» — цитируется по Elliott Horowitz, Reckless Rites (Princeton, NJ: Princeton Univ. Press, 2006), 120–21; Ralph Niger, которого цитирует Andrew Holt, «Feminine Sexuality and the Crusades», in Albrecht Classen, ed., Sexuality in the Middle Ages and Early Modern Times (New York: Walter de Gruyter, 2008), 449–70. О средневековом образе Моисея как полководца см. Meyer Schapiro, Words and Pictures (The Hague, Netherlands: Mouton, 1973), 20–22.
В позднейшие столетия теория священной войны потребовала переработки. И тогда, в конце Средних веков, Библия помогала радикально изменить представления, господствовавшие на протяжении нескольких предшествовавших столетий, и сделать войну более гуманным и цивилизованным занятием. Однако практические последствия этого возвращения к Библии для вооруженных конфликтов между христианами оказались плачевными [196] .
196
James Turner Johnson, Ideology, Reason, and the Limitation of War (Princeton, NJ: Princeton Univ. Press, 1975); James Turner Johnson, The Holy War Idea in Western and Islamic Traditions (University Park: Pennsylvania State Univ. Press, 1997).
Неприглядный пример крестовых походов показал, что средневековые войны не могут быть цивилизованными, однако на протяжении Средних веков мыслители и вожди церкви добились реального улучшения ситуации. Они создали гуманные доктрины справедливой войны, у которой есть свои рамки, и оговорили условия, при которых государство вправе развязать войну (jus ad bellum). Теоретики призывали ввести ограничения при ведении военных действий, чтобы снизить количество ненужных актов насилия и разрушений и защищать людей, не участвующих в схватках, и мирное население (jus in bello) [197] .
197
R. Joseph Hoffmann, ed., The Just War and Jihad (Amherst, NY: Prometheus Books, 2006).