Воздух для Ларисы
Шрифт:
Он касался ее рукой, снимал прикосновением нервное напряжение. Лариса внутри себя была уверена в правильности своего решения и ухода из прошлой жизни. У нее не было выбора. Жевательная резинка оказалась во рту, мысли потекли в нужную сторону, она пришла в равновесие.
На новом месте многого еще нет, но все поправимо. Лариса обнаружила в шкафу пустую нишу, но класть в нее было нечего, она пришла с дамской сумкой...
Жизнь в чужом доме - чужой монастырь. Все с нуля: и амбиции, и вещи, за которыми зайти в бывший свой дом Ларисе было не по нервам. Было время,
Мороз и ветер обжигали лицо, завернув воротник у лица рукой, Лариса шла навстречу ветру и морозу, вся в инее дошла до автобуса. Четыре остановки по морозу - таков удел новых районов города. Автобусы в них большая редкость. Из-за этих самых автобусов и пришлось покинуть ей свой дом в старом районе, а его заняли те, кому ходить по морозу в новом районе не хотелось, хоть их дом на остановку ближе к действующей остановке автобуса. Огромные дома, но мимо них идет так мало людей, словно в них живут те, кому никуда не надо ходить.
Или люди исподволь меняются жилищем, когда терпеть отсутствие удобств им становится не под силу? Только теперь Лариса осознала, как было хорошо в прошлом году, а теперь пришла расплата за удобства, и света впереди не видно совсем. На морозе рядом с машиной продавали постельное белье, она купила комплект постельного белья и пошла дальше.
Вечерний мороз привычно впился в лицо, снег мерцал в лучах фар чужих машин. Памятник, стоящий у корпусов, очистили от снега, и он приятно возвышался над лежбищем замерзших машин.
На прошлой неделе Лариса ездила в город Клюкву. Она доехала до станции, добежала до электрички, плюхнулась на сидение и наслаждалась тишиной, пока не пошли певцы. Одни пели группой, другие играли на гитарах или гормоне. Лариса не выдержала музыкальной атаки и вышла в тамбур, куда не доносились звуки из вагона, но скрежетали сами вагоны.
После того, как прошли певцы, Лариса села на свое место, разглядывая в окно, окраину Клюквы. Дома теснились все плотнее и плотнее, - это приближалась конечная остановка.
Клюква - огромный город, начинался с киосков, продажи дорожных сумок, и постепенно устремлялся через метро в сам город.
Вынесенная людским потоком Лариса оказалась среди огромных домов, дорог, и плотных масс автомобилей. Она перешла через переход, и чуть не вошла в скоростной общепит, куда народ втекал и вытекал тонкой, но постоянной струйкой. Она обошла людей с цветными коробками с картошкой и гамбургерами, и оказалась на тихой улице с вывеской стоматологии.
Но ей не сюда, ей дальше, минуя тихий перекресток, она вошла в тень домов, возраст которых перевалил за сто лет. Еще метров сто, несколько лестничных пролетов и она оказалась там, куда шла, но еще не видела того, к кому пришла.
Он вышел из палаты в синей пижаме с недовольным выражением лица. Он был зол на Ларису за то, что она сказала, а вот что она сказала, он уже давно не помнил, но продолжал злиться. Так, наверное, происходят вендетты. Никто
От встречи повеяло зимним холодом прощания. Она, убедилась, что с ним все в относительном порядке и решила прекратить всякое вмешательство в его жизнь. Пусть наслаждается злобой к словам, которых сам не помнил. Лариса вышла из больницы, вдохнула воздух весны, и пустилась в обратный путь.
Обида - это чувство, которое всегда хочется отодвинуть подальше от себя, вот так и Евгений ушел в зону, закрытую от доступа. Он стал нести в себе отрицательные эмоции, их количество значительно превосходило положительные значения чувств. Чувство жалости и сострадания вечным не бывает, хотя бы потому, что они сами забирают положительный потенциал происходящего. Чтобы жить, надо переходить в зону положительных эмоций, надо создавать условия для положительного эмоционального состояния.
Лариса неожиданно для себя накричала на человека, симпатичного во всех отношениях, но всегда негативно относившегося к Евгению. Ночь была не из легких, ей было психологически тяжело, потому что два нужных ей человека оказались в зоне отрицания.
Руслан Юрьевич выражал к ней симпатию с первого дня появления на работе. Он и она были одного поля ягоды, одной породы, почти с одинаковым официальным уровнем образования.
Вероятность реального сближения была мала, но творческие отношения были просто необходимо для работы. С Евгением у Ларисы могли быть личные отношения, с Иваном только служебные, - это предстояло осознать и не переходить границы дозволенного общения. Условностей в жизни больше, чем можно представить с первого взгляда. Получалось, что ей необходим Евгений, но он отодвинулся от нее забором отчуждения, словно ушел в другое измерение человеческих чувств.
Летом, на время ремонта в квартире, Лариса переехала жить к матери Евгения, но как оказалось, ненадолго. В детстве Евгений любил забивать в футбольные мячи в ворота, состоящие из двух кленов. Теперь на этом месте стояла скамейка, и Лариса любила на ней сидеть. Вскоре к ней подсела мать Евгения. Над нами шевелились темно - зеленые листья клена. На ясном небе плыли белые облака. Женщины жаждали общения. Надо сказать, что мать Евгения была на три года младше Ларисы.
Лариса вздыхала, хмурилась. Она вспомнила, что раньше жила дома и там у нее все было хорошо. Жить дома ей стало трудно после того, как она стала встречаться с Евгением часто. Теперь отношения ее и ее дочки просто не складывались. Мать и дочь друг друга не понимали.
– Прости, Лариса, а почему дети тебя должны слушать?
– не выдержала Зоя Зиновьевна ее страданий по поводу того, что дочь Ларисы ее не понимает.
– Дочь сказала, что я буду жить теперь дома, с ней.
– Что!?
– удивилась Зоя Зиновьевна сверх всякой меры.