Воздушный стрелок. Сквозь зенитный огонь
Шрифт:
В то же время и директор института не очень соблюдал те предписания вышестоящих органов, смысл которых он не признавал или не понимал. Контракт участника-переводчика с директором института об участии в командировке в СССР был заключен на рабочие дни недели, т. е. выходные исключались. За выходные дни оплата производиться не будет, а следовательно, и ответственности за эти дни заведующий делегацией не несет. Сговор был обнаружен, но поздно. В формально-юридическом отношении все было в порядке, но чиновники министерства посчитали эту договоренность плохим трюком (в этом они были
Путь ко встрече с Жанной был открыт. Я отправил телеграмму. Ответную телеграмму мне вручили уже в гостинице «Пекин» (подлинник также сохранился в моем архиве):
«ГОСТИНИЦА ПЕКИН ЧЛЕНУ ДЕЛЕГАЦИИ ГЕРМАНСКОЙ ДЕМОКРАТИЧЕСКОЙ РЕСПУБЛИКИ КЛАУСУ ФРИЦШЕ = ВЫЕЗЖАЮ ДЛЯ ВСТРЕЧИ ЖДИТЕ ПЕКИН СЕДЬМОГО ДЕСЯТЬ УТРА = ЖАННА =»
С нетерпением жду момента встречи. Суббота и воскресенье для меня выходные дни. Кто-то из членов делегации выражает недоумение, что свободное время должен проводить в Москве без гида-переводчика. Но директор института отражает все попытки сорвать мои планы.
С девяти часов сижу в холле гостиницы. Жду встречи и одновременно боюсь ее. Любой психолог объяснит вам, что перенести прошлое в будущее без потерь важных качеств невозможно. Тем более, если речь идет о любви. Мы с Жанной влюбились друг в друг в один миг. Это было так, как будто нас поразила молния. Эта любовь в зародыше при отсутствии субъекта любви разрасталась в гиганта. И эти мнимые душевные нагрузки никуда не смогли деться.
Какое-то огромное воображаемое счастье однажды свалилось на нас, но его догонять было поздно. Однако очевидно то, что ни я, ни Жанна, не желали разумно думать. Сбросить с себя бремя несбывшейся любви? Дай Бог, чтобы это было не так. Открылась дверь холла, и в него вошла молодая женщина. Она остановилась, посмотрела вокруг и со вспышкой в глазах и незабываемой улыбкой приблизилась ко мне. Узнала. А я бы на улице прошел мимо…
Не стыдно? Ее облик в моей памяти закрепился в длинном черном платье и с прической для выступления на сцене. А теперь передо мной стояла женщина в одежде обычного пассажира железных дорог, проехавшая 300 километров.
Дружеское приветствие прошло не без признаков застенчивости с обеих сторон. В холле сидим недолго. Кругом многолюдно, и я нелепо себя чувствую. У нас обоих появилось желание куда-нибудь отсюда сбежать. Договорились погулять в ПКО им. Горького. Наконец удается сбросить напряжение, и мы гуляем весь день при прекрасной осенней погоде.
Затем мы проводим еще один день вместе. Мы посидели на скамейке под Кремлевской стеной, греясь на солнце, побывали у могилы Неизвестного солдата, позавидовав молодым парам, справлявшим свадебное торжество. Потом пошли к сестре Жанны в гости. Сижу на кромке ее постели, когда она прилегла из-за сильной головной боли. То были счастливые часы. Мы витали в настоящем, не думая о будущем. Вопрос, что бы могло быть, если бы мы сумели преодолеть далекое расстояние еще в 1947 году — одиннадцать лет тому назад — не затрагиваем. У нас было два дня в том неестественном мире, куда нас забросило в свое время за эстрадную сцену. Боюсь, что Жанна все же не совсем потеряла надежду на совместное будущее. Обратный путь в реальность для нас обоих очень тяжек. Она, эта реальность, не дает сбыться нашим мечтам. Прощание проходит не без слез.
Но прежде, чем расстаться с Жанной, я обратился к ней с просьбой. В 1955 году в свет вышел составленный мной русско-немецкий металлургический словарь. Вспомнив о том, что основам технического перевода я научился на базе трофейного оборудования, то и труд этот я посвятил Николаю Порфирьевичу Кабузенко. Посвящение имеет место на первой странице книги.
Во время выезда в Москву я взял с собой экземпляр словаря с надеждой, что найдется человек, кого можно будет попросить разыскать Н. П. Кабузенко и передать ему такой вот сувенир. Жанна согласилась принять на себя эту почти невыполнимую обязанность.
Через год международный конгресс холодильщиков проводил свой съезд в Копенгагене, т. е. в капиталистической загранице. Для этого мне необходим был международный паспорт. Но ввиду того, что ГДР западными державами не признавалась, то такой паспорт возможно было получить только в так называемом «Travel Board», чья штаб-квартира находилась в Западном Берлине. Будущий хозяин паспорта должен был получать его лично. А такой высокой чести врагу партии предоставлено быть не могло. Однако директор Грешнер и в этот раз перегнул всех противников выезда Фрицше за границу.
«Мелкий частный капиталист» из ГДР и с паспортом от «Travel Board» в капиталистическую страну! Неслыханно, но так оно и было.
После того, как эта поездка в качестве переводчика русского и английского языков, а также личного референта директора была завершена, то Грешнер врагу партии сделал предложение:
«Если Вы когда-нибудь пожелаете или должны будете прекратить свою самостоятельную деятельность, то знайте, что у меня для Вас всегда будет место».
Это было в конце сентября 1959 года. Мое бюро переводов процветало, финансовое положение заслуживало оценки «чрезвычайно хорошо», а возвращение к работе, связанной с коллективом, я себе просто-напросто даже и не хотел желать. За предложение я конечно поблагодарил, но и только. Круг моих клиентов становился все более многогранным, учеба в инженерной школе и интенсивное самообразование открывали для меня дополнительные знания в технике, и при каждом переводе я осваивал об этом что-то новое. Все это прививало любовь к работе с переводами.
Однако от работы устного переводчика я уклонялся, как только можно. Хороший перевод требует блестящего владения синтезом исходного и целевого языка, а также (что было моей первой проблемой) полнейшей отдачи самого себя. У меня отсутствовало умение, не моргнув глазом, передавать посредством перевода ту чушь, которую очень часто несут люди, чью речь ты должен переводить другому. Ведь если этот другой будет слышать эту же чушь, то он, в большинстве случаев, будет думать, что переводчик не профессионален. Он никогда не поверит, что лицо, чью речь транслирует переводчик, несет чушь, или находится не в своем уме.