Вожак
Шрифт:
— Ну да, конечно. Коллант — микро-Ойкумена. Астлантида — она теперь тоже Ойкумена, хоть застрелись. Какой шанс, что наш коллантарий утащит тузика за собой в большое тело? На корсетном поводке, а? Какой бы ни был, это следует учесть. Последствия?
Марк вздыхает. Он
— Солнце, — развивает дядя идею. — Увеличение суммарной мощности колланта?
Марк молчит.
Замолкает и Гай Тумидус. Прихлебывая бренди, военный трибун смотрит в темноту. Он видит хоровод тел, шесть ледышек, расширяющих кольцо. Мертвецы кружатся в холодной мгле космоса. Все, что осталось от колланта Степана Оселкова, когда помпилианца рискнули заменить эрзацем, плодом тайных лабораторий. Вот они, последствия. Идешь, как по болоту — оступился, и трясина чавкает, всасывая дурака.
Марк видит иное. По степи несется конный отряд: ржание, блеск оружия, ветер треплет плащи. Так выглядит коллант под шелухой. Марк никогда не видел этого воочию, но знает по скупым рассказам дяди. Вслед за отрядом, отставая на шаг, не больше, бежит голый, расписанный узорами тузик. Астланин смеется, его тело блестит от пота. Над ним, словно шарик на ниточке, парит солнце. Может быть так, думает Марк. Картина меняется, теперь астланин не бежит — один из всадников волочит его по земле, удерживая на аркане. Кожа в клочья, узоры в хлам. Кровавый след тянется за отрядом, жирно блестит, словно бренди в стакане военного трибуна. На другом конце следа, как на привязи, болтается темно-красное солнце. Оно пульсирует: сердце, вырванное из груди. Может быть и так, думает Марк. Однажды придется это выяснить. Однажды, когда мы будем готовы выяснять, но не сейчас.
— Налить тебе? — спрашивает военный трибун.
— Спасибо. Мне хватит.
— Наша дочь…
Спуск к реке безопасен. Даже для беременной, в особенности если ее поддерживает сильная рука мужа. Иногда, оставшись наедине с женой, Марк озирается тайком. Ему страстно хочется подловить, успеть, увидеть силуэт госпожи Зеро, отступающей в тень. В этом меньше безумия, чем кажется на первый взгляд. Обер-центурион Кнут знает в безумии толк, хоть кого спроси.
— Наша дочь, — Изэль теснее прижимается к Марку, так, словно упала зима, и срочно надо согреться. — Она родится помпилианкой? Помпилианкой, да?
Марк долго молчит, прежде чем ответить. Он не замечает, что перешел на астланский — язык, которым был задан вопрос. Он никогда этого не замечает.
— В смысле гражданства, — голос Марка тускл и невыразителен, как стертая монета. — В этом смысле, да. По паспорту она будет гражданкой Великой Помпилии, со всеми правами, обязанностями и ответственностью. Что же до свойств… Гражданство — да, расовый статус — нет. Энергетические качества родителей не передаются детям от смешанных браков. Наша дочь не сможет клеймить рабов.
— От смешанных браков, — повторяет Изэль. — Если от смешанных, тогда конечно.
Она улыбается. Изэль знает, кем родится ее дочь. Женщины в тягости улыбаются мягко, размыто, без желания понравиться, вглядываясь во влажную, пульсирующую темноту. Улыбка тает на губах госпожи Китлали-Тумидус и намерзает вновь, холодными скрепами льда. Изэль смотрит на восток, откуда утром взойдет солнце. Здесь тоже есть солнце — не для нее, так для ее дочери.