Вожди в законе
Шрифт:
Летом 1918 года вырисовалась неизбежность поражения Германии в мировой войне в связи с провалом последнего крупного немецкого наступления на Западном фронте и массовым прибытием американских войск во Францию. Именно поэтому германским руководителям стало ясно, что наступление вглубь России теперь нецелесообразно не только с политической, но и с военной точки зрения. Обычно самоуверенный Людендорф в меморандуме статс-секретарю иностранных дел 9 июня указал, что из-за нехватки кадров на Западном фронте командование армией вынуждено было еще больше ослабить дивизии на Восточном. "Они достаточно сильны, чтобы выполнять задачи оккупационного порядка, -продолжал Людендорф, -- но если положение на востоке ухудшится, они не справятся с ним". В случае же падения большевиков перспективы, открывавшиеся Германии, были и того хуже. С небольшевистской Россией
После провала мартовского наступления немцев на реке Сомме и в районе города Амьена, по словам Гофмана, "хороших пополнений больше не было, и верховное командование набирало людей отовсюду и составляло пополнения, считаясь только с численностью и не принимая во внимание никаких других соображений". Именно так "были выбраны все солдаты младших возрастов из восточных дивизий и переправлены на Западный фронт". Особенно сказался этот недостаток в артиллерии: "из батарей Восточного фронта были взяты все сколько-нибудь способные к службе люди". Оставшиеся на Восточном фронте дивизии по мнению Гофмана были непригодны для каких-либо серьезных боев(98).
Если даже Людендорф и Гофман сознавались в невозможности для германской армии вести активные наступательные действия на Востоке, если становилось очевидно, что с новым правительством, каким бы оно ни было, разговаривать придется не с позиции военной силы, решение следовало искать в области политической. И Кюльман инструктировал Мирбаха продолжать оказывать финансовую помощь большевикам, чтобы поддержать их у власти. "Отсюда очень трудно сказать, кого следует поддерживать в случае падения большевиков, -писал Кюльман.
– - Если будет действительно сильный нажим, левые эсеры падут вместе с большевиками", а это "единственные партии, которые основывают свои позиции на Брест-Литовском мире". Кадеты и монархисты -- против Брестского договора. Последние выступают за единую Россию и поэтому "не в наших интересах поддерживать монархическую идею, которая воссоединит" страну. Наоборот, насколько возможно, следует мешать "консолидации России, и с этой целью надо поддерживать крайне левые партии" (большевиков и левых эсеров).
Похоже, что Мирбах не считал поставленную МИДом задачу выполнимой. Наблюдая происходящий развал из окна посольства, Мирбах был уверен, что большевики доживают последние дни. На случай падения Совнаркома Мирбах предложил заблаговременно подстраховаться и сформировать правительство прогерманской ориентации. МИД ответил на предложение Мирбаха согласием. "Говоря конкретно, -- указывал Рицлер 4 июня, -- это означает, что мы должны протянуть нить к Оренбургу и Сибири над головой генерала Краснова", держать в боевой готовности "кавалерию, ориентировав ее на Москву, подготовить будущее правительство", с которым Германия могла бы пойти на соглашение; пересмотреть пункты Брестского договора, направленные против экономической гегемонии Германии над Россией; присоединить к России Украину, а возможно Эстонию и Латвию. "Помогать возрождению России, которая снова станет империалистической, -- заключал Рицлер, -- перспектива не из приятных, но такое развитие событий может оказаться неизбежным"(99). Рицлер считал, что изменение германской восточной политики должно последовать в ближайшие 6-8 недель.
Аналогичное донесение посол Мирбах направил в те дни Гертлингу. Учитывая "все возрастающую неустойчивость положения большевиков", он рекомендовал подготовиться к "к перегруппировке сил, которая, возможно, станет необходимой", и предлагал опереться на группу кадетов, "преимущественно правой ориентации", часто называемую "монархистами". Эти люди, по мнению Мирбаха, могли бы составить "ядро будущего нового порядка", а потому с ними стоило бы наладить связь и предоставить им необходимые денежные средства.
5 июня за перемену германской восточной политики высказался советник министерства иностранных дел Траутман, предполагавший, однако, для Германии более пассивную роль. Он считал, что следует поддерживать большевиков "всеми возможными средствами" и так удерживать их "от ориентации в другом направлении", несмотря на те препятствия, которые созданы немецкими же требованиями. Тем не менее Траутман советовал считаться с возможностью падения большевиков, не разрывать отношения с другими политическими партиями и "обеспечить себе максимально безопасный переход"(100).
Примерно то же предлагал Людендорф: несмотря на наличие дипломатических отношений с советским правительством, поддерживать в то же время "отношения с другими движениями в России, чтобы не оказаться вдруг в полном одиночестве"; "установить контакты с монархистскими группами правого крыла и влиять на них так, чтобы монархистское движение, как только оно получит какое-то влияние", было подчинено интересам Германии.
Интересы германского политического руководства, МИДа и генштаба, наконец-то совпали. Переориентация германской восточной политики произошла. 13 июня Мирбах сообщил в Берлин, что к нему давно уже напрямую или через посредников обращаются разные политические деятели, прощупывавшие почву на предмет готовности германского правительства оказать помощь антисоветским силам в деле свержения большевиков при условии, однако, еще и пересмотра статей Брестского мира. Самым серьезным Мирбах считал блок правых организаций во главе с бывшим министром земледелия Кривошеиным. Через членов октябристской партии Кривошеин запросил Мирбаха, согласен ли тот установить контакты с членами организации Кривошеина, и, получив утвердительный ответ, поручил предпринять дальнейшие шаги двум членам ЦК кадетской партии -барону Нольде, бывшему помощнику министра иностранных дел в кабинете Львова, и Леонтьеву, бывшему помощнику министра внутренних дел в том же кабинете.
25 июня в письме Кюльману Мирбах подвел черту под большевистским периодом правления в России, указав, что "после двухмесячного внимательного наблюдения" уже не может "поставить большевизму благоприятного диагноза. Мы, несомненно, стоим у постели опасно больного человека, состояние которого может иной раз и улучшиться, но который обречен", писал Мирбах. Исходя из этого он предложил заполнить "образовавшуюся пустоту" новыми "правительственными органами, которые мы будем держать наготове и которые будут целиком и полностью состоять у нас на службе". Поскольку было очевидно, что никакое новое правительство не согласится на соблюдение Брестского договора, Мирбах предлагал существенное его смягчение, прежде всего присоединение к России Украины и Эстонии. 28 июня посол в последнем своем донесении из Москвы писал о том, что следит за переворотом, который готовит группа Кривошеина и который должен произойти буквально через несколько недель.
Изменение позиции Германии не осталось незамеченным в России. Уже с середины мая "правые" круги отмечали, что "немцы, которых большевики привели в Россию, мир с которыми составил единственную основу их существования, готовы сами свергнуть большевиков"(101). Об антисоветской деятельности германского посольства были осведомлены дипломатические представители Антанты. При столь обширной утечке информации не приходится удивляться, что об изменении настроения германского посольства знало советское правительство. По приказу свыше или без такового в первых числах июня, как раз когда Мирбах и Рицлер отсылали в Берлин свои предложения о необходимости изменения германской восточной политики, в ВЧК, возглавляемой левым коммунистом Дзержинским, был создан отдел по наблюдению "за возможной преступной деятельностью посольства". На должность заведующего этого отдела был назначен будущий убийца германского посла левый эсер Яков Григорьевич Блюмкин, молодой человек 19-20 лет.
Следует отметить, что сотрудники германского посольства давно уже жили в предчувствии неприятных и непредвиденных происшествий. 4 июня Рицлер в поразительном по своей прозорливости послании в Берлин в самых черных красках описывал будущее:
"За последние две недели положение резко обострилось. На нас надвигается голод, его пытаются задушить террором. Большевистский кулак громит всех подряд. Людей спокойно расстреливают сотнями. Все это само по себе еще не так плохо, но теперь уже не может быть никаких сомнений в том, что материальные ресурсы большевиков на исходе. Запасы горючего для машин иссякают, и даже на латышских солдат, сидящих в грузовиках, больше нельзя полагаться -- не говоря уже о рабочих и крестьянах. Большевики страшно нервничают, вероятно, чувствуя приближение конца, и поэтому крысы начинают заблаговременно покидать тонущий корабль. [...] Карахан засунул оригинал Брестского договора в свой письменный стол. Он собирается захватить его с собой в Америку и там продать, заработав огромные деньги на подписи императора. [...]