Возлюби овупа своего
Шрифт:
— Флора! — В мозгу Барни внезапно вспыхнул свет озарения: одна мысль, невероятная и нелепая. Он с интересом посмотрел на жену, а потом опять на сцепившиеся мохнатые комки. — Флора! Они не дерутся! Они занимаются любовью!
Флора моргнула наполненными слезами глазами, с тревогой посмотрев на овупов. Меньший как раз вцепился когтями в мордочку большого.
— Чушь, — отрубила она.
— Нет, нет — посмотри на них! — глаза Барни сделались вдруг очень яркими, и он мигом пересек комнату, оказавшись рядом с женой.
— Вставай! — приказал он.
Флора дважды моргнула.
— Не встану!
Барни
— Барни, немедленно прекрати это!
— Заткнись!
Твердость его голоса остановила ее, почти напугав.
— Сейчас ты сядешь, — взволнованно прошептал Барни, — а потом поцелуешь меня, прямо здесь, на кушетке. И будь любезна заткнуться, пока делаешь это!
Ошеломленная Флора села, а Барни уселся рядом с ней и снова сжал ее в объятиях.
— Барни…
На долгий миг в гостиной наступила тишина. Затем она воцарилась на еще более значительное время.
— Барни, — голос ее теперь смягчился, да и выражение лица тоже. Оно стало милее, чем Барни видывал долгое время. Он снова поцеловал ее, совершенно забыв про овупов. — Барни, мы уже давно не целовались на кушетке.
— Умммммммммммммм.
— Слишком давно.
— Да, Флора.
— Нам следует… Может попробуем заниматься этим почаще?
Звук, странный звук. Они с трудом оторвались друг от друга и увидели сердито вылупившихся на них двух овупов — овупов, забывших о драке и теперь пятившихся прочь от них, сгорбившись и дрожа от ужаса.
Внезапно овупы повернулись и стремглав выскочили за дверь.
— Ты, — заявил несчастный Хьюго Мартин, — окончательно рехнулся. Ты не понимаешь, что говоришь. Ты сумасшедший. И если ты думаешь, что я проглочу такую чепуху… — он нервно сглотнул, встряхнув двойным подбородком, — то ты вдвойне сумасшедший.
Толстяк проковылял обратно к столу, пылая побагровевшим лицом. Барни лишь непринужденно улыбался в ответ. Его худощавый подбородок был гладко выбрит, а глаза довольно поблескивали.
— Я не ошибаюсь, Хьюго. Я-таки нашел верный рецепт. Он может показаться нелепым, но ведь все это дело — сплошная нелепость с самого начала. Но идея сработает, ставлю на это все свое жалованье!
Барни уселся в кресло напротив клетки с овупом, стараясь не облокачиваться на укушенную руку.
— Давай взглянем на это дело так, — предложил он. — Что делали люди всякий раз, когда переселялись в новые края? Они приспосабливались к новой среде обитания? Пытались «отуземиться», действительно стать такими, как открытые ими народы? Пытались вписаться в местную экономику и культуру? Никогда! Куда бы они ни переселялись — в Индию, в Африку, в Китай, повсюду повторялась одна и та же, старая, вечная, как мир, история. Люди пытались преобразовать среду обитания по своему вкусу, пытались сделать ее похожей на обстановку у себя на родине. Температуру, обычаи, культуру. Последнее, что могло им прийти в голову, — это изменить свои культурные установки в соответствии с чуждой окружающей культурной средой. А если они понимали, что среда, где они находятся, не поддается изменениям, враждебна и неизменно чужда, то они всегда поворачивали восвояси.
— Но овупы! — нетерпеливо перебил Мартин. — Не понимаю, какое это имеет отношение к…
— Прямое, — перебил Барни. — Овупы прибыли с другой планеты, из другого мира откуда-то. Они разумны, это факт, и культура у них тоже есть — впрочем, довольно скверная культура.
У людей глубинная культура основана на мире и семейной любви — древний знак протянутой руки, гласящий: «У меня нет оружия». Человек, как правило, стремится жить в мире, без забот, и берет этот мир с собой в чужие страны; а там, где эти страны слишком враждебны, слишком неприятны, он в конечном итоге убирается домой несолоно хлебавши.
И все же в другом мире — в мире овупов — культура может быть построена на совершенно иной концепции. Концепции, нетерпимой для людей. Она, видишь ли, основана вовсе не на мире. Она основана на ненависти. Чистой, богатой, зрелой, интенсивной ненависти.
У Мартина расширились глаза.
— Ты хочешь сказать…
— Я хочу сказать, что они ненавидят друг друга и всех остальных. Ненависть — это их жизненная сила, это фундамент их моральных ценностей. Они живут, едят, спят и умирают с ненавистью в каждой мысли.
Мысль о доброте и любви для них непостижима, невероятна, страшна и чужда. Они прибыли сюда, не имея ни малейшего представления об абстрактной концепции любви, и ожидали найти здесь ту же ненависть. А обнаружили то, что было для них ненавистным и враждебным — культуру, основанную на любви и мире. Но овупы увидели или каким-то образом почувствовали, что люди при определенных обстоятельствах способны к ненависти, а им только это и требовалось. Этим созданиям нужно было просто малость изменить обстановку, вот и все. Они хотели только одного — чтобы их ненавидели!
— Ну, они добились того, чего хотели! — зарычал Хьюго. — Я ненавижу их, надеюсь, я говорил тебе об этом. Господи! Как я их ненавижу, я так сильно ненавижу их…
— И ты поэтому притягиваешь их к себе, не так ли? Они заполнили весь твой дом — такая сильная от тебя исходит ненависть. Они не хотят иметь ничего общего с мистиками или монахами. Они, рискуя жизнью, мучают кошек и собак, но никогда, повторяю — никогда! — не трогают коров. Они сбегаются к тебе потому, что ты предоставляешь им именно такую, полную ненависти атмосферу, какая им и нужна. Неужели ты не видишь, что отсюда вытекает, старина? Если ты будешь ненавидеть их, они останутся рядом. Множась и процветая!
Он поднял лукавый взгляд на грузного шефа.
— Но если ты полюбишь их!..
Тяжелая челюсть Хьюго Мартина задрожала, а в изумленных глазах появилось что-то похожее на слезы.
— Барни, — слабо выдохнул он. — Минуточку, Барни. Это не может быть правдой.
Он со страхом взглянул на овупа, вперившегося в него взглядом из-за решетки.
— Все что угодно, только не это, Барни… Я… Я… не смогу заставить себя…
— Тебе просто придется возлюбить их, — твердо заявил Барни.