Возлюбленный враг
Шрифт:
Мне важно знать, что ты человек, а не бездушный робот для выполнения приказов. Что ты можешь думать сам… сам решать, что правильно, а что недопустимо не при какой идеологии, как бы она красиво не подавалась. Есть неприкосновенные ценности - жизнь человека, свобода человека, дом и семья, кто бы он не был… русский, немец, еврей…
— Вечно бы слушал твои красивые сказки. Наверно, их тебе шепчут ангелы по ночам, а?
– скривился он.
— Я не знаю, что думает по этому поводу Бог, но у нас - людей, точно должно быть собственное мнение. Тебе надоели
С горящими глазами он обратился ко мне:
— Скажи только одно - Ася, я долго об этом думал, почему потом вы не разрушили Берлин до самого основания, почему не уничтожили нас всех до единого… или ты мне солгала, чтобы успокоить, чтобы расположить к себе?
— Я сказала правду - твоя страна будет восстановлена и станет самой процветающей европейской державой. А почему мы вас не истребили… да, просто, потому что мы - русские. Половина из нас верит в жертву Христа, а вторая половина - в милосердие и доброту. Ну, есть и исключения, конечно. Куда же без паршивых овец в стаде.
Вот и все тебе объяснение. Достоевского почитай - у него подробно, даже слишком подробно расписаны все нюансы и оттенки загадочной русской души. Правда, он так много всего понаписал и так нудно порой... и еще не очень любил евреев, за что его сочинения обожал Геббельс.
А у нас осталось мало времени - у нас обоих. Пошли завтракать, только обещай, что не станешь полек третировать, они и так вас боятся до чертиков. Пошли уже, хватит страдать!
* * *
Медленно и спокойно день докатился до обеда. Погода пасмурная, настроение упадническое. Мы сидели в гостиной, я поначалу пыталась что-то играть, но выходило все грустное. Разговор не клеился, Отто замкнулся, сидел, нахохлившись, наверно, обдумывал мои слова или размышлял о своем.
А потом позвал меня в город, предупредив, что ресторан нам не светит, потому что у него нет денег, хотя можно занять у «парней», но ему не очень хочется этого делать. Я только рукой махнула, какой еще город, что там теперь искать.
— Я купил тебе подарок. Наверно, тебе не понравится и ты не будешь носить. Они стоили много, а вот теперь я думаю, что лучше бы мы просто съездили в город и посидели где-нибудь, просто так.
— И что же ты мне купил за огромные деньги? Ну, покажи хотя бы, сгораю от любопытства.
Он вздыхал и мялся, а потом достал из кармана маленькую коробочку.
— Грау, если там кольцо… лучше не начинай!
Он засмеялся, качая головой, довольный, что я не угадала. Я отошла от окна и села к нему на диван.
— Ну, смелее, юноша!
В синей бархатной коробочке оказались сережки, невероятно красивые, с маленькими прозрачными камешками. Просто чудо какое-то, словно капельки росы в золотых ладошках. "Дары волхвов, не иначе..."
— Я понял, что ты свои дела куда-то… Когда ты села к нам в машину, там - еще по дороге в Познань, кажется, у тебя были серьги, я помню… Я смотрел на тебя сбоку и жутко злился. А теперь я тебя люблю, странно, да?
— Ты знаешь, про нас надо написать книжку. Вот у Ремарка бы получилось отлично, он любит такие темы. Еще Олдингтон… Ну, и Гессе, наверно, мне понравился его "Степной волк", но там больше философии одиночества, чем любви.
Я чуть язык себе не прикусила, лишь бы Грау не стал развивать любовную тему, но он рассеянно вспоминал:
— Ага… и Джейн Остин…
— Ты читал Джейн Остин? И Шарлотту Бронте читал? «Джейн Эйр», да? Я даже представляю, как ты горько рыдал, когда бедняжка плутала по вересковой пустоши, одинокая и с разбитым сердцем, но не сломленная духом.
— Нет, я плакал над «Грозовым перевалом», когда умирала Кэти, - смущенно улыбнулся Отто.
— Грау, я тебя обожаю!
— Ага! Все девчонки ревут над этой книгой. Ну, и мальчики иногда... Так как тебе мой подарок?
— Спасибо! Они великолепны, - я говорила совершенно искренне, держа в руках изящный футлярчик.
Вполне можно было обойтись, но, раз уж он так захотел, раз сам выбрал... купил... преподнес. Наверно, для него это важно.
— Ты ведь их не наденешь...
– в светлых глазах его таился вопрос и одновременно надежда.
— Почему? Почему я не могу их надеть? Запросто!
Я по одной вынула сережки из коробочки и примерила на себя, а потом подбежала к зеркалу. Да, красиво... мишура... тлен... пир во время чумы... но красиво же. Теперь еще немного преувеличенной радости специально для него:
— Они мне нравятся, и я буду их носить! Еще раз спасибо, хотя мне немного неловко принимать от вас такие дорогие подарки, юноша, но, судя по всему, вы купаетесь в деньгах, и от вас не убудет. К тому же через пару лет ваши рейхсмарки обесценятся... гм... сейчас это к делу не относится. Надеюсь, я ничего вам не должна взамен?
— Ничего… я абсолютно бескорыстен по отношению к вам, дорогая фройляйн.
— Какой вы сегодня галантный, удивительно, - похвалила я.
— Вы хорошо влияете на меня, фройляйн, продолжайте в том же духе и у скоро меня вырастут белые крылышки.
— Тогда тебе не понадобится Валькирия, чтобы взлететь в Асгард, справишься сам.
— Ты всегда мне будешь нужна, Ася. И на земле и на небе… Я уже не смогу быть один, без тебя.
— Да-да… Где-то я уже такое читала, они жили долго и счастливо и умерли в один день.
— Нет, ты должна жить, хотя бы ты, если уж нельзя нам обоим.
— Откуда такой сплин, Грау, выше нос!
Он смотрел на меня очень странно, улыбался во весь рот, светился от радости, хотя глаза подозрительно блестели.
— А ведь правда - все женщины одинаковы во все времена. Тебе понравились блестящие штучки и ты стала веселой, если бы я раньше догадался тебе что-то подарить.
Я растерялась, у меня даже мелькнула шальная мысль снять дорогие безделушки и кинуть ему обратно, а потом решила, что он не хотел сказать ничего дурного, так зачем опять начинать склоки из-за ерунды.