Возлюбленный враг

Фэйзер Джейн

Глава 24

В последнюю субботу апреля Гилл и Вирджиния Кортни вместе с двадцатью другими пассажирами стояли на палубе «Элизабет Мей», глядя на удаляющийся порт Саутгемптон; паруса корабля наполнились попутным ветерком, и он заскользил по водам Солента, направляясь к Игольчатым скалам и Английскому каналу.

Джинни припала к перилам, глядя на приближающийся остров Уайт, пока наконец не увидела дом на высоком берегу залива Алум. Он выглядел точно таким же, каким она оставила его десять месяцев назад, но ей нетрудно было представить, какое запустение теперь царит в садах и на полях имения, сколько в доме пыли и плесени. Но, может, теперь у него уже новые владельцы, преданные сторонники парламента, вознагражденные за свою службу. Она проглотила слезы. Все кончено, кончено! Прошлое позади, теперь у нее есть только будущее. И в ближайшее время понадобятся

все ее силы и мужество, чтобы встретить это будущее хотя бы с толикой достоинства.

Она спустилась вниз, туда, где предполагалось разместить пассажиров во время плавания. Потолок был таким низким, что в полный рост здесь могли стоять только дети. Эта часть корабля была рассчитана на перевозку грузов, а не пассажиров, и никто даже не попытался как-то приспособить ее для новых целей. Пассажиры уже разговаривали на повышенных тонах, споря о том, где разместиться, разворачивая матрацы, расставляя сундуки с пожитками, обозначая границы своего обитания.

Гилл занял место в углу, и Джинни, отдавая ему должное, подумала, что он выбрал довольно удачное место и держится за него с мрачной решимостью, как капризный ребенок за запрещенную сладость. Внизу, под ними, раздалось кудахтанье кур, висевших в клетках рядом с бочками питьевой воды, мешками муки и зерна, окороками, большими бочками с маринованной селедкой и соленой треской, флягами с элем, который будет для них единственным питьем, когда закончится вода. Заплакал ребенок, последовал шлепок раздраженной рукой, и плач стал еще громче.

Джинни вернулась на палубу. Три месяца такой жизни, если им повезет! А когда корабль выйдет в открытое море, решетчатые люки будут задраены, и все пассажиры окажутся запертыми в этом ограниченном пространстве, освещенном только масляными лампами, готовя еду, стирая и отдыхая, занимаясь самыми интимными вещами, — об уединении нужно было просто забыть.

Мимо пробежал матрос, чтобы поднять топсель, и один из офицеров закричал на Джинни, требуя немедленно спуститься вниз. Она уже было собралась сказать ему, что сможет управлять этим несчастным кораблем не хуже, чем он, но потом передумала. Три месяца — достаточно долгий срок, и было бы неразумно вызывать раздражение команды еще до того, как корабль миновал Английский канал. Бегло взглянув на каюты офицеров и матросов, Джинни заметила, что они просто роскошны по сравнению с той частью под палубой, где находились пассажиры. Койки были достаточно широкими и длинными, чтобы там мог разместиться человек, но самое главное — каюты имели естественное освещение и доступ воздуха. В каюте на носу, кроме всего прочего, была кирпичная печь с крючками для котелков. Джинни гадала, смогут ли вообще пассажиры воспользоваться подобными удобствами, или же им придется готовить внизу даже в полный штиль?

Алекс ехал по зеленеющим равнинам графства Дорсетшир; сердце его колотилось, руки в перчатках вспотели, хотя майское утро было прохладным. Он не знал, зачем это делает, — ему только хотелось убедиться, что она жива и здорова. Он не приблизится к дому, даже не будет пытаться увидеть ее, но в селении Лулворт порасспрашивает местных жителей, и Джед тоже, и вместе им, пожалуй, удастся составить достаточно полную картину о жизни в имении Кортни.

Но то, что он услышал за кружкой эля в местной пивной, лишило его дара речи на целых пять минут. Эсквайр Кортни и его жена отплыли в колонии в конце апреля. Рассказывали, что они направились в Виргинию — хорошее место для госпожи Кортни, по мнению хозяйки пивной, учитывая, что это ее имя. Конечно, налоги за причастность к мятежу оказались для семьи Кортни непомерными, и было решено, что только обустройство плантации в колониях поможет содержать имение. Ведь они будут присылать деньги леди Кортни, у которой хорошая голова на плечах, лучше, чем у ее сына, добавила хозяйка, понизив голос. Молодая хозяйка тоже хорошо соображает в управлении, и ее очень не хватает в селении — у нее такие золотые руки! Но какая же она была грустная, почти не улыбалась с тех пор, как вернулась после войны. Просто ужасно было видеть выражение муки на таком молодом личике. Все в Лулворте считали, что она недолго протянет, а некоторые говорили, что она с моря глаз не сводит. Не то чтобы кто-нибудь обвинял ее в том, что она задумала что-то греховное, но…

Алекс пробормотал что-то неразборчивое, и, в конце концов, женщина замолчала. Бросив монету, он вскочил на Буцефала и выехал из селения. В голове у него был полный сумбур. Джед молча ехал рядом. Он слышал каждое слово хозяйки пивной, и всего один взгляд на лицо генерала ясно сказал ему, что генерала сейчас лучше оставить в покое.

Новый Свет! Алекс недоверчиво покачал головой, в то же время недоумевая, почему эта новость так удивила его. Многие роялисты после поражения последовали по этому пути. Потеряв свои земли в Англии, они отправились туда, где земли было в изобилии, где можно было нажить новое состояние. Но поехала ли Вирджиния по своей воле? Неужели она как покорная жена вынуждена была уехать и с тоской прощалась с родной землей, гадая, где сейчас человек, которого она любила и покинула, думает ли он о ней, нуждается ли в ней? То, что она несчастлива, он уже понял. И если верить словам хозяйки пивной, то его любимая не смирилась с потерей. Что касается его самого, ему было просто отвратительно. Жизнь больше не радовала его. Никакое честолюбие не могло восполнить потерю этой своевольной мятежницы с богатейшей страстной натурой и любящим сердцем. Привычная уже горестная меланхолия охватила его, и плечи поникли. Джед скосил глаза и вздохнул при виде знакомых признаков.

— Сдается мне, что лучше вам поехать за госпожой, сэр, — прямо заявил он. — А ежели только страдать и стонать, то ничего и не изменится.

— Она чужая жена, Джед, — рявкнул Алекс. — Ты полагаешь, я не думал об этом? Сейчас ходят слухи, что парламент намерен объявить супружескую измену тяжким преступлением, заслуживающим смертной казни. Я не могу рисковать ее жизнью и репутацией. Собственная репутация меня совершенно не волнует.

— А она заботилась о вашей жизни и карьере, когда покинула вас. О себе она, наверно, и не думала. Кроме того, — добавил он как бы, между прочим, — этот ее муж выглядел довольно хилым, так мне кажется. Удивлюсь, если он переживет это путешествие. А в этом Новом Свете, как говорят, женщин не хватает, так что молодую красивую вдовушку тут же уведут, не успеет она ступить на берег.

— Господи, да к чему ты клонишь, Джед? — вспылил Алекс, хотя смысл слов его спутника был совершенно ясен.

— Все меняется, вот и все, — невозмутимо сказал Джед. — Но если вас не окажется рядом, когда это случится, вы не сможете воспользоваться… это ж понятно.

Алекс посмотрел вокруг на мирный сельский пейзаж, на родную землю, за которую и жизни не пожалел бы, и, кстати, за нее он едва не погиб. В Ирландии, где Кромвель добивался победы, требовался его военный опыт, в Лондоне его ожидала карьера политика, теперь, когда указом парламента распущены и королевская канцелярия, и палата лордов. Сейчас парламент опирался исключительно на военных, и генерал Армии нового образца мог иметь столько власти, сколько захочет. Но все это утратило смысл; в когда-то сладкой чаше власти и честолюбия сейчас был лишь горький осадок разочарования и потери. Без Вирджинии ему только и оставалось, что выйти в отставку, чтобы отшельником жить где-нибудь в глуши и заниматься разведением коз.

«Мягкий всплеск при погружении тела в воду стал привычным звуком в последние дни», — подумала Джинни, отворачиваясь от перил на палубе, где она стояла с другими пассажирами, теми немногими, которые еще были способны принять участие в торопливой церемонии погребения умершего, шестого за последнюю неделю. Плохо было всем, даже матросам, а ведь у них хотя бы были воздух и свет. Пассажиры задыхались в духоте; зловоние рвоты, стоны больных и плач детей создавали подобие маленького, темного и жаркого ада.

Джинни даже в самый сильный шторм не страдала морской болезнью. И была страшно занята, ухаживая за больными. Гилл уже настолько обессилел, что с трудом мог добраться до помойного ведра; если жены не оказывалось рядом, он изрыгал проклятия и ругательства в ее адрес в промежутках между глотками бренди из бутылки, которую ревностно хранил под матрацем. Джинни больше всего боялась, что бренди закончится прежде, чем они достигнут берега и смогут пополнить запасы. Напившись, он по крайней мере большую часть времени был в забытьи.

Корабль безжалостно бросало из стороны в сторону; шторм подчас был таким сильным, волны настолько огромными, что невозможно было поднять парус, и им приходилось дрейфовать в обезумевшем сером океане. В такие моменты бездна грозила поглотить хрупкое суденышко, кренившееся так, что мачты оказались параллельно воде, и казалось, что корабль уже никогда не выпрямится. В такие моменты удивительное чувство умиротворенности овладевало Джинни; на нее не действовали отчаянные крики и молитвы спутников. Она была дитя моря, и оно всегда было для нее вторым домом. Джинни никогда не питала иллюзий и знала о внезапном коварстве морской стихии, не боялась, что может утонуть. Ее жизнь больше не принадлежала ей, и она уже пережила столько ударов, что примирилась с судьбой. Раз в этой судьбе не оказалось места Александру Маршаллу, ей было все равно. Пусть будет что будет.