Возлюбленный враг
Шрифт:
— Питер, — солгала Джинна — Он сказал, что если мы поедем через Уимблдон, тогда. — И снова она остановилась, но на этот раз потому, что знала: чем больше лжи, тем больше риска быть разоблаченной.
— И что ты узнала?
— Почему я должна говорить тебе? — снова спросила она. — Это устаревшие новости. Какой тебе от них толк?
— Ты знаешь, почему ты должна сказать мне, маленькая мятежница. Так же, как тебе известно и то, что ты должна быть наказана за эту ночную проделку. Здесь мы с тобой враги, и хотя я признаю, что ты одержала победу, я должен свести к минимуму последствия этой победы.
Все
— Эдмунд действительно был здесь несколько дней назад. Он был здоров и бодр. Никто не слышал о том, чтобы его схватили. — Она произнесла почти те же слова, что и старик в таверне, зная, что Алекс узнает манеру говорить. Удовлетворит ли это его?
Она почувствовала, как от напряжения к горлу подкатывает тошнота, когда он сидел, изучая ее из-под прищуренных век. Потом, очень медленно, он кивнул.
— Ты сегодня очень умело играла, Джинни. Я поверил в твою боль.
— А ты думаешь, что мне не было больно? — спросила она требовательно, внезапно рассердившись из-за намека на то, что муки Питера на самом деле ее не трогали.
— О да, я знаю, ты чувствовала эту боль. Только я не предполагал, что ты способна воспользоваться ею, — коротко ответил он. — В следующий раз я буду готов. Я предполагал, что тебя нельзя недооценивать, но мы все расплачиваемся за свое тщеславие. — Алекс встал. — Тебе давно пора быть в постели.
— Что ты собираешься сделать? — спросила она, пытаясь скрыть свой страх.
— Если бы это касалось только нас двоих, я ничего бы не сделал, только следил бы за тобой, как ястреб. Но, к сожалению, сейчас уже весь отряд в курсе твоей небольшой проделки, и нельзя, чтобы и впредь ты разгуливала свободно. Майор Бонхэм, как ты, очевидно, представляешь, более чем расстроен. Видишь ли, он был со мной, когда я решил проведать тебя. Трюк с одеялом стар как мир, Джинни, но я признаю, что в темноте это вполне могло ввести в заблуждение того, кто не знаком с очертаниями твоего тела. — На какое-то мгновение в его глазах возникли искорки смеха. — Майор настоял на том, чтобы отправить поисковый отряд в поля, и я позволил ему это, чтобы совесть его была чиста, хотя и знал, что ты вернешься, когда завершишь дело.
— Как ты мог быть так уверен?
— Потому что ты не можешь оставить меня, точно так же как я не могу позволить тебе уйти. Мы связаны гордиевым узлом, ты и я. А сейчас ложись спать. Подъем через два часа. Я хотел бы добраться до Лондона к полудню.
Алекс не проявлял желания покинуть комнату, и Джинни поняла, что он намерен в буквальном смысле уложить ее спать. Она чувствовала себя очень странно, раздеваясь перед ним, а он смотрел на нее бесстрастно, что разительно отличалось от чувственного взгляда возлюбленного. И хотя у нее самой совершенно не было сил почувствовать хотя бы мимолетную вспышку страсти, все же ее задел почти братский поцелуй в лоб. Выходя из комнаты, он сказал:
— Теперь у твоего окна стоит страж. На тот случай, если ты допустишь ошибку и снова попытаешься ускользнуть необычным путем.
Джинни пробормотала что-то по-детски грубое в ответ, и Алекс хмыкнул, тихо закрывая дверь. За секунду до того как она заснула глубоким сном, лишенным сновидений, Джинни поняла, что все еще не знает, какая расплата ее ожидает утром, но была уверена, что вынесет любое наказание, потому что одержала победу, причем без всяких усилий. Несчастная пленница обманула солдат парламента, действовала в качестве посланника короля Карла, способствовала тому, что любое признание, выбитое из Питера, не принесет никому вреда; он мог умереть без стыда. И последнее, но далеко не менее важное, было то, что, насколько она знала, Эдмунд был все еще жив.
Спустя два часа в холодной серой предрассветной мгле эти приятные мысли не помогли преодолеть одновременно навалившиеся на нее усталость, страх и реакцию от пережитого. Хетти принесла ей белый хлеб, творог и холодную воду для умывания. Холодная вода хотя и освежила, но не принесла никакой радости. Таким же безрадостным был завтрак; напряжение, тугим узлом скрутившееся в ее желудке, не давало ей есть. Что-то неприятное должно было произойти с ней в этот день, а поскольку целью было продемонстрировать всем, что подопечная парламента не избежала наказания, следовательно, это произойдет на людях.
Она почти с облегчением отозвалась на стук Дикона в дверь. Его голос неуверенно произнес, что пора ехать. По крайней мере, сейчас она узнает самое худшее. Лейтенант, казалось, избегал ее взгляда и в ответ на приветствие лишь что-то пробормотал, что совершенно не обнадежило Джинни. Во всяком случае с Диконом она всегда чувствовала себя свободно, какой бы неловкой ни была ситуация.
Она вышла на улицу. Небо было затянуто тяжелыми облаками. Отряд уже построен, офицеры верхом, во главе колонны. За исключением Алекса, который стоял между Буцефалом и Джен, держа кобылу под уздцы. Лицо его было непроницаемым. Джинни еще подумала, не кажется ли ей, что тишина какая-то особенная, выжидающая и совершенно нетипичная для такой большой группы людей.
— Добрый день, полковник, — сказала она так, словно это было самое обычное утро.
— Доброе утро, Вирджиния, — ответил он. — Подойди сюда, я помогу тебе сесть в седло.
Его голос был спокойным и ровным, но у нее забилось и затрепетало сердце, когда она подходила к своей лошади. Алекс посадил ее в седло и потом тихо сказал:
— Положи, пожалуйста, руки на луку, одну поверх другой.
Джинни казалось, что двести пар глаз были устремлены на нее в этот момент. Она была слишком горда, чтобы спрашивать, зачем ему это понадобилось, и без единого слова сделала так, как он сказал. Он положил руку у ее бедра.
— Привстань немного, я хочу убедиться, что ты можешь достать луку, не напрягая рук.
Она чуть подалась вперед, чувствуя тепло его ладони сквозь ткань платья. Оставшись довольным, Алекс убрал руку и вытащил из кармана широкую полоску ткани. Пока она в завороженном потрясении смотрела на свои руки, он крепко связал ее запястья.
— Ты можешь держаться за луку, — сказал он таким же ровным тоном, проводя пальцем между материалом и ее кожей. — Повязка не будет тереть, если ты не будешь натягивать ее. Если же ты будешь напрягаться, узел затянется.