Возмездие (изд.1972)
Шрифт:
— Но мы на острове!
— Э, не выдавайте себя за желторотого!.. Старшина Динкер, который был назначен неотлучно находиться при вашей персоне, вчера явился с просьбой. Он, видите ли, сомневается в том, что вы немец. Вот и пришел просить тщательно во всем разобраться… А Динкер потерял на войне отца. От одного слова «наци» его бросает в жар. И этого-то парня вы смогли окрутить и прибрать к рукам! Ну да он оказался на высоте, честно обо всем доложил. Могу сообщить: вы его больше не увидите. Место Динкера займет матрос Джабб. Он вылавливал вас из воды. Он слышал, как вас разоблачил ваш же коллега. Словом, представляется мне,
— Меня будут судить?
— Разумеется.
— Зачем же суд? Вы считаете меня немцем, а военнопленных полагается…
— Вон как вы поворачиваете! — Майор презрительно оглядел допрашиваемого. — Не надо путать. Вы не военнопленный.
— Кто же я?
— Вы не были в форме армии своей страны, когда попали к нам, не смогли предъявить установленного воинского удостоверения. Поэтому вас будут судить как диверсанта и убийцу.
— Что же грозит диверсанту и убийце?
— Боюсь, что не могу вас обнадежить. На снисхождение можно надеяться в одном только случае. Вы знаете, в каком?
— Я должен дать ценные показания?
— Очень ценные, которые бы перевесили тяжесть совершенного вами преступления.
— Но я не немец! — Карцов устало потер виски. — Поймите, вы совершаете ошибку!..
Таков был последний разговор со следователем. Он происходил вчера. А сегодня Карцева судят. Точнее, уже судили, ибо сейчас читают приговор.
Процедура была недолгой. Огласили формулу обвинения. Задали подсудимому несколько вопросов и допросили свидетелей — Джабба и еще двух матросов. Далее коммодор совещался: сперва с соседом справа, затем — слева. Секретарь подал лист бумаги. Коммодор просмотрел его, сделал несколько исправлений, дал подписать членам суда.
Это и есть приговор, который сейчас оглашают.
Конвоир Джабб кладет руку на плечо Карцову, подбородком показывает на судей. Он объясняет: приговор прочитан, теперь надо выслушать его вторично, в немецком переводе.
Карцов механически кивает. Он рассеян, вял, не в состоянии сосредоточиться. В голове сумбур из обрывков воспоминаний, образов.
Временами что-то давит на сердце, в груди появляется боль. И все, что ему хочется, это уйти отсюда, вернуться в свою железную конуру на форпике, [34] где он, но крайней мере, будет один. Джабб не в счет. Последние два дня он неотступно рядом, но Карцов не замечает его, будто, матрос не больше чем деталь камеры, часть ее обстановки.
34
Форпик — носовой отсек на судне.
Внезапно переводчик и трое судей, на которых смотрит Карцов, расплываются в большое пятно. Оно дрожит, кренится…
С помощью Джабба он встает на ноги. И хотя чтение приговора продолжается, он почти ничего не слышит. У него голова разламывается от боли.
Вот переводчик опустил бумагу, снял очки.
— Поняли все? — спрашивает он, строго глядя на Карцова.
Тот молчит.
— Вас приговорили к смерти! — Переводчик таращит глаза, надувает щеки: Маленький, с непомерно развитым подбородком,
Карцов поворачивается и медленно идет к двери. Пропустив его, конвоиры шагают следом.
Он выходит на палубу.
Просторная бухта сияет в лучах яркого южного солнца. Вода неподвижна, вдавленные в нее тяжелые тела кораблей — тоже. А на горизонте, который сейчас едва обозначен, четким треугольником проецируется одинокая скала. Странно, что Карцов не заметил ее. А ведь плыл мимо. Если бы задержался там на часок, все могло быть иначе…
Клонится к горизонту солнце. Еще немного — и оно покинет синее небо, чтобы утонуть в синей густой воде. И солнце, и море, и небо те же, что и в день, когда он спасся с гибнувшей лодки. Но тогда в сердце Карцова жила надежда. Да, рядом плыла акула. Но он был свободен, он боролся и победил ее! И он бессилен перед людьми. Спастись из фашистского плена, избежать акульих зубов — для того лишь, чтобы тебя убили союзники!..
Карпов неподвижно стоит у борта. Ему не мешают. Но конвоиры рядом, он чувствует их затылком, спиной…
Сзади протягивается рука Джабба. Между указательным и большим пальцами с желтыми, обкусанными ногтями зажата сигарета, остальные держат зажигалку. Карцов берет сигарету. Пальцы Джабба приходят в движение, крышка зажигалки отскакивает, и Карцов прикуривает от крохотного огонька.
После первых затяжек кружится голова. Но это быстро проходит.
И вновь глядит он на далекую коническую скалу. Почему так притягивает к себе этот камень? В его море, у входа в родную бухту, тоже высится одинокий горбатый остров…
Сигарета докурена. Так хочется еще! Обернувшись, он смотрит на Джабба. Тот молча протягивает пачку.
Карцов берет сигарету, разминает в пальцах и… застывает, склонившись к зажигалке, которую поднес Джабб. Он видит: на палубе лежит небольшое долото — инструмент закатился в шпигат [35] и едва заметен.
В следующие секунды Карцов действует автоматически. Пальцы разжимаются, и сигарета падает. Наклонившись, он подбирает ее. Другая рука, будто для опоры, ложится на палубу возле шпигата так, что долото оказывается под ладонью…
35
Шпигат — устройство для стока воды.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Они лежат в чуть покачивающихся койках: Джабб вверх лицом, Карцов на боку, подсунув руки под щеку. Койки подвешены рядом. И Джабб, если хочет, может дотянуться до Карцова. Время от времени он так и делает: не поворачивая головы, проверяет, все ли в порядке с осужденным.
Джабб сторожит Карцова в камере. По узкому коридору, которым карцер сообщается с палубой, прохаживается еще один страж.
Осужденного бдительно стерегут. Он не должен бежать. Он не должен сам лишить себя жизни. Это сделают другие, которых, быть может, уже назначили. Их, вероятно, будет двое, если его собираются повесить, и человек пять—шесть, если предстоит расстрел. Он не помнит ни слова из приговора и не знает, какая смерть ему определена. Разумеется, можно спросить — Джабб рядом…