Возьмите меня с собою (Рассказы)
Шрифт:
— Где они? Неси сюда, — сказал учитель.
Мы замерли. Установилась такая тишина, будто Владик нёс к столу бомбу и все ждали взрыва.
Анатолий Васильевич взял первую коробку и, едва взглянув, сказал:
— Это довольно обычные жуки — плавунец окаймлённый и серый сосновый дровосек.
— Ха! — вскрикнул кто-то, может быть Чубик.
Анатолий Васильевич непонимающе взглянул. «Что такое?» — было в его глазах. Но мы молчали, и, кажется, он понял, особенно когда посмотрел в мою сторону. Наверное, мои глаза говорили
Он пожал плечами и взял другую коробку. Взгляд его стал внимательным и сосредоточенным. Медленно повернув коробку с жуком так и сяк, он спросил у спокойно стоящего Владика:
— Где же ты его взял?
— Поймал летом.
— Здесь?
Владик кивнул.
— Значит, здесь?
— Да, — слегка розовея, подтвердил Владик.
Учитель ещё раз взглянул в коробочку, потом подал её Владику и сказал:
— На, возьми и никогда больше меня не обманывай… Жук этот — лунный копр. Встречается на юге, в степи. Таких жуков известно два вида: коприс лунарис — вот этот, и коприс испанус — копр испанский. Они…
Он не закончил, потому что класс взорвался аплодисментами и криками. А Владик медленно пошёл к выходу.
— Вернись, — сказал Анатолий Васильевич. — Я не знал что ты так любишь биологию…
Михаил Пришвин
Золотая рука
Нашему дедушке в этом году стукнуло семьдесят семь лет, но он всё не унимается, работает с утра до ночи, а в свободное время даже и на охоту ходит.
Прошлый год погибла от чумы его любимая собака Жуль-ка. Наши соседи говорили:
— Ну вот, теперь уж дедушка не будет больше возиться с собаками. Хватит!
Да и мы сами думали, что нет у него больше духу купить нового щенка, выращивать его, учить дома и в поле.
Нет! Опять у нас подрастает щенок, только не Жулька, а Жалька, и в доме опять кутерьма: то стянет с гвоздика полотенце и мчит его по коридору с высоко поднятой головой, то у соседей кастрюлю опрокинет с молоком — сам испугается, забьётся под диван, лежит и дрожит. И опять у нас соседи ворчат:
— Семьдесят семь лет старику — и всё не унимается, какой-то неуёмный бубен.
Но не из железа же сделан человек! В последнюю эпидемию гриппа дедушка наш захворал. Какое уж там железо! Дедушка непрерывно кашлял, загорелся и слёг в постель.
Вызвали знакомую докторшу, и прилетела к нам, как облако, вся в голубом, молодая блондинка — наша районная докторша Юлия Павловна.
— Дышите! — приказывает.
Дедушка дышит и кашляет.
— Ещё дышите!
Ещё дышит и кашляет, в груди что-то поёт на всю комнату.
Докторша выслушала дедушку, нахмурилась, покачала головой и говорит:
— Пришло время и вам поболеть!
У дедушки оказалось воспаление в лёгких, на той и на другой стороне.
— Пенициллин! — сказала Юлия Павловна.
И назначила ввести в тело дедушки армию в пять миллионов бойцов, называемых медицинскими единицами. Что это значило, мы поняли, когда принесли лекарство из аптеки. В коробке было множество пузырьков, в каждом пузырьке на донышке порошок жёлтого цвета. Было две крышечки на каждом пузырьке: одна металлическая — легко снималась, другая резиновая.
Сквозь эту резиновую пробочку протыкали острой иглой дырочку и вводили бесцветную жидкость. Порошок плесени в ней растворялся. Потом жидкость из пузырька выкачивали шприцем, и это была целая армия бойцов в сто тысяч медицинских единиц, готовых войти в тело человека и начать борьбу за его жизнь.
Решено было через каждые три часа круглые сутки вводить по сто тысяч бойцов и всего ввести на борьбу с болезнью войско в пять миллионов.
Нам стало жалко дедушку, и мы спросили:
— Очень больно будет?
Вместо ответа докторша подошла к телефону и долго спорила с кем-то, настаивала на своём, повторяя имена медицинских сестёр — Клавдии Ивановны и Елены Константиновны. Кончив разговор, она ответила нам на вопрос: больно ли будет дедушке или терпимо?
— У нас, — сказала она, — есть медицинская сестра Клавдия Ивановна, и у неё такая лёгкая рука, что сонного уколет— и он слышать не будет. Сейчас она занята и придёт только через сутки, но ждать нам нельзя; сейчас придёт другая сестра — Елена Константиновна, тоже хорошая сестра, строгая, аккуратная, только жалуются больные: колет больно — рука тяжёлая.
Первый укол сделала сама Юлия Павловна, и так легко что дедушка во время укола чему-то улыбался. И когда Юлия Павловна ушла, он стал ещё больше смеяться и сказал:
— Длинный сарафан!
— В чём дело? — спросили мы.
— Волос долог, — ответил он. — Как это вы сами не понимаете? Она доктор, учёная женщина, а держится бабьих глупых басен о тяжёлой и лёгкой руке. Не в лёгкой руке дело и не в тяжёлой, а в уме и в мастерстве. Колет больно — значит, плохо умеет; колет без боли — значит, мастер своего дела.
— Ничего, дедушка, — подсчитав, сказали мы, — потерпите: в сутки Елена Константиновна будет колоть вас всего восемь раз — один раз сделано, остаётся семь — и введёт вам восемьсот тысяч бойцов, а всего надо ввести пять миллионов, и это будет делать Клавдия Ивановна, а у неё рука лёгкая.
— Лёгкая! — засмеялся дедушка добродушно, понимая, что и мы смеёмся над суеверием докторши.
Через три часа после первого укола пришла сестра Елена Константиновна, и сразу же с её приходом у нас как будто всё сошло со своих мест. Не успела в передней сестра снять один свой ботик и приняться за другой, как Жалька схватила первый ботик, высоко подняла его и, помахивая им в разные стороны, помчалась по коридору. Сестра в одном ботике помчалась за Жалькой, Володя и Миша — за сестрой.