Возрождение – предтеча реформации и эпоха борьбы с Великой Русской Империей
Шрифт:
Передо мной один из полутора миллионов экземпляров книги, изданных в 1981 году, только в одном Ленинграде [14*]. Сегодня уже подавляющее большинство российских авторов не может похвастать таким тиражом. Но это было, как и то, что к этой литературе не относились серьёзно. Другое дело теперь, когда она может рассказать, какие вещи проделывают люди сведущие (от науки) с читателем, которого они, якобы, хотят просветить.
Радищев писал, что в 1507 году (им указывается именно эта дата!) папа Александр VI первым ввёл закон о цензуре издаваемых книг. Советский комментатор услужливо разъясняет массовому читателю, прежде всего школяру: «Александр VI Борджиа — папа римский (1492–1503), известный вероломством и развратом». Зачем-то юным внушался облик недостойного, «морально неустойчивого» папы. На той же странице в очередной раз всплывает слово «кафолический», но разъяснений нет.
Суть подобного вероломства вот в чём. Ранее, в эпоху Великой Русской Империи была единственная церковь, православно-кафолическая вселенская. При её развале (попытки чего и начались в Возрождение) раскололась и церковь на ислам, католицизм, православие. Несмотря на небольшой отрезок времени, отделявший годы пребывания Радищева за границей на учёбе в Лейпциге и успеха Реформации, он, вероятно, не сумел понять подлинной ордынской истории, как и то, что Александр VI Борджиа был, на самом деле, главой Ордынской церкви.
Тот, кто не подчиняется заведённым правилам и не позволяет им себя поработить, тот, кто озадачивает окружающих и раздражает их, тот, о ком нельзя просто промолчать, но кого приходится либо почитать, либо ненавидеть, — вот тот и ценен.
Продолжаю 20 сентября.
Теперь, мой родной, ты начал понимать, как нечисто в истории Возрождения. И дело не в банальном честолюбии какого-нибудь фанфарона, захотевшего быть причисленным к сонмищу меценатов и благодетелей, не будучи таковым (усилиями приобретённых по случаю на рынке услуг писателей и писак), или желании убийцы (вовсе не убиенного) остаться в памяти отпрысков святым угодником. Речь идёт о преднамеренной фальсификации всего исторического процесса в течение последних 400 лет. И одни, такие, как Брагина, выбирают сдержанный, сухой стиль, чем особенно грешат последние издания её учёных суждений [15*]. Другие, как М. Алпатов (и даже, вероятно, знаменитый А.Ф. Лосев — его книги есть в твоей библиотеке) накачивают себя деланным восторгом, чтобы не заметно было лукавства, т. е. когда говорят не то, что думают. И всё это для того, чтобы в случае выхода на свет подлинной истории, можно было пролепетать потомкам, хотя бы устами своих отпрысков: «А они же не знали…» Таких сегодня много на телеэкране. Они доказывают, пишут, судятся, пытаясь смыть позор истории с выдающихся предков или разъясняют, как надо понимать их многозначительное молчание…Чтобы служить истине и сегодня надо быть свободным от преступлений твоих близких. Но именно отцы с гнилой репутацией оставили своим наследникам руководящие посты на денежных потоках. Последние способны даже выступать меценатами в деле разыскания тайн прошлого и других секретов, но только не подлинной истории Русско-«Монгольской» Империи: именно с ней и боролись их греховные предки. Круг замыкается. Потому и пишет Эмерсон [5*]:
«Свободным призван быть учёный — свободным и отважным. Свободным настолько, чтобы отвечать определению свободы: «не стеснён ничем, что не возникало бы из самого склада человека». Отважным, ибо страх есть нечто такое, что учёный оставляет позади себя благодаря самому характеру своего назначения. Страх порождается незнанием. Стыд падёт на голову того, кто во время опасности хранит спокойствие, поскольку верит, что, подобно женщинам и детям, принадлежит к разряду людей, которым опасность не грозит»…
Но тот самый М. Алпатов, кажется, догадывался о существовании в прошлом Великой Русской Империи; намёки на это есть в его изданиях на иностранных языках и не опубликованных при жизни работах…
В картинах художников не стоит искать только разнообразия цветов и красок. Любой автор, желающий оказать влияние на зрителя, выразить своё мироощущение и тем более не рассчитывающий быть осмеянным, однако имеет в запасе (у внимающего его искусству) лишь пару способов обработки полученной информации: мышление и зрение. Другие два, используемые также человеком в повседневной жизни — слуховой и тактильно-двигательный — просто бездействуют. А что, если у данного человека в системе оценке реальности преобладают именно последние? Тогда зритель лишится удовольствия, и автор останется непонятым. Поэтому честолюбивые или правдолюбивые мастера живописи должны так расширить воспринимающее сознание, включая и не понятное на первый взгляд, чтобы не краснеть перед потомками. В картинах тебе будут попадаться всякие сюжеты — и смешные, и непонятные, и обманчиво ясные. Лишь опыт и время научат тебя отделять халтуру от правды, глубину от манерничанья, кривляния. А уж понять, откуда дует ветер перемен — значит, понять всё или почти всё. Говоря формально (т. е. наукообразно), мало кто способен понять следствия и результаты происходящего без предпосылок. Или ещё формальнее: лишь предсуществующая гипотеза или теория позволяет разобраться, осмыслить полученное в опыте или практической жизни — когда есть ожидание, тогда возникает и понимание. Откуда же берутся сами гипотезы? Из предшествующего жизненного или профессионального опыта. Кому-то помогает интуиция. А это уже божественное в человеке. Чем больше в человеке духовная составляющая, тем чаще ему служит интуиция как путеводитель в информационном море.
Догадка нередко более плодотворна, чем неоспоримое утверждение,… мечта подчас даёт нам глубже поникнуть в тайну природы, чем сотня проведённых с конкретной целью экспериментов. Ибо проблемы, которые необходимо решить, — это именно те, которые избегают ставить на рассмотрение физиолог и натуралист.
Попутно захотел рассказать тебе забавную историю.
В 1980 году, когда были совсем молодыми с твоей бабушкой Натой, мы путешествовали по Венгрии и Чехословакии. В моравском городе Оломоуце (известном тебе больше как Аустерлиц) одна местная экскурсовод привела нас на старую площадь, где была установлена старинная колонна в честь победы над чумой. И она задала странный вопрос, который слышали многие толпы туристов и до нас: «Сколько на этой колонне человеческих фигур?». Скульптурные изображения облепляли её со всех сторон, и, глядя с одного места, невозможно было их всех сосчитать, тем более что гид и не собиралась предоставлять нам время для этого. Это был вызов. Который я решил принять, назвал число 51. Услышав это из толпы русских туристов, она обомлела. А потом сказала, что за всё время, пока она сопровождает группы, такого, единственно правильного ответа не давал никто. Поэтому знай, наши с тобой беседы продиктованы моей интуицией, которая дружит с «Устами истины». Это они обе из всего моря литературы выбрали титанические труды Фоменко и Носовского и привели меня к пониманию их версии истории как наиболее вероятной и правильной.
Велик не тот, кто способен изменять материю, а тот, кто в силах изменить мой склад ума.
Теперь прогуляемся по страницам книги, которая будто бы и написана как пособие для наших с тобой разговоров [16].
«Заказчики — правители и верховные жрецы — желали, чтобы в произведениях искусства нашли отражение теогонии и тайные знания, которые узаконивали их власть. По этой причине памятники, фризы и статуи были наделены смыслом, доступным не каждому.
Церковная цензура, строгая в отношении всего чуждого, вынудила художников помещать в религиозные произведения искусства герметические и мистические символы, имевшие мало общего с изображенными образами и сценами.
Чтобы избежать разоблачения, такие художники, как Боттичелли, Босх или Леонардо буквально спрятали тайные намёки на свои убеждения и эзотерические знания в свои творения(моё выделение). Кроме того, существовали меценаты — адепты оккультных наук, например, герцог Козимо Медичи во Флоренции, которые ждали от художника, что тот сумеет передать информацию о тайных верованиях, которые оба исповедовали».
Теперь, давай, с необычных позиций автора, известного своим интересом к неявному и таинственному в жизни великих, посмотрим на некоторые значимые фигуры эпохи …Возрождения (?)
Сандро Боттичелли
«Венера Боттичелли больше напоминает изображения Пречистой Девы, чем богиню любви.
Скрещенные руки трёх нимф образуют основной круг орфиков («давать, принимать и возвращать»), что одновременно является кругом посвящения и колесом жизни. В подобном эзотерическом контексте символично, что Кастита, символ чистоты, смотрит на Меркурия, как будто надеясь, что он к ней обернётся.
На самом деле Боттичелли изображает не римского Меркурия, но его греческого предшественника Гермеса Трисмегиста («Трижды Великого»). Бог знания и письма, он считается творцом подлинного оккультного знания, по имени которого оно стало называться «герметичным». В действительности Гермес Трисмегист — это греческая версия Тота, египетского бога, повелевавшего тауматургией и тайной силой слова, и который, согласно некоторым источникам, был жрецом, в незапамятные времена возвышенным до бога.
Двор щедрогомецената Лоренцо Медичи был центром культурной жизни Флоренции в эпоху Возрождения, и испытывал сильное влияние Платоновской Академии, основанной Козимо Медичи.
Флорентийский художник работал и над фресками Сикстинской капеллы, а также делал иллюстрации к рукописи «Божественной комедии» Данте Алигьери (ещё одного знаменитого адепта оккультизма).
В противоречивых “Documents Prieure”, хранящихся в Парижской Библиотеке, автор «Весны» фигурирует как великий магистр Сионского Приората в период с 1483 г. и до своей смерти в 1510 г. Даже если считать подобные документы апокрифами, нельзя не согласиться, что их авторы имели какую-то причину избрать художника на столь высокий пост. Предполагается, что Приорат — одна из вывесок, которые использовали таинственные последователи Тота, и существует мнение, что Боттичелли был одним из них».
Описание картины «Весна», которое есть и в твоём альбоме [17*], можно считать вовсе поверхностным, хотя смысл великих картин едва ли выражается красками. Большее значение имеет сюжет, время их написания, композиция. Упомянутая выше Платоновская Академия — не просто светоч средневековой и «античной» мудрости, рассадник гуманизма в обществе. Это — штаб тайной идеологической борьбы с Русско-«Монгольской Империей, а главные «гуманисты» и были руководителями заговора. Вот настоящая тайна истории, которая нам досталась в наследство и которую не дано знать никому! Заговорщики взяли в оборот и Боттичелли, и многих других, удостоившихся от них же титула «великих», которые рисовали и ваяли то, что им закажут спонсоры и меценаты, возжелавшие избавиться от власти Русской Империи. Ах, как много выдающихся произведений искусства и литературы было уничтожено только потому, что они несли в себе следы пребывания на земле Европы и Америки русских царей. Как много имён гениев специально вытерто из памяти потомков, других объявили сумасшедшими, плагиаторами, разбойниками. Вот когда меценаты готовы раскошелиться — если они станут от этого богаче. Поэтому и написал выдающийся Экзюпери в своей «Циатедели»:
Смысл вещей не в вещах — в устремлении
Ещё ранее меня поражали непонятные сцены жестокости в арсенале европейской живописи. Отчего-то вдруг нежная и красивая девушка-женщина с картины страшным холодным оружием отсекает голову мужчине, да ещё после любовных переживаний. Откуда, думалось, взялась такая пропаганда насилия? Ответа не было. Он есть теперь. Действительно, многие художники обращались к теме борьбы с Русской Империей. Как и наш Боттичелли. Нашли и сюжет в новоиспечённой Библии: Юдифь с Олоферном. Последний был военачальником всем памятного царя Навуходоносора. Правда и он был выдуман, взят из головы, и не являлся реальным, некогда жившим человеком — ФН называют таковых историческими фантомами. У этого библейского фантома был, естественно, прототип — царь Иван Грозный, власть которого надо было свергнуть. Что и сделали — сначала в мыслях и живописи, а потом — на деле. На это работали меценаты, а Боттичелли и им подобные гении были разменной монетой в их жизненных амбициях. За хорошую службу некоторые получили право называться гениями. В твоём альбоме есть ещё заметная картина мастера. Это «Поклонение волхвов». Только при всех замечательных достоинствах её, там не найдёшь следов, напоминающих о русской истории в жизни Италии: волхвы уже не снимают с голов царскую лепестковую корону, как у Джентиле да Фабиано в аналогичным сюжете (имеется в той же галерее), или у художника на картине, размещённой на с. 228 в книге [12*]. На переднем плане несколько человек в красном демонстрируют своё царское происхождение. Но один из них, что слева, с вызовом взирает на толпу, преклоняющих колени перед Христом и Марией (тоже в красном!), сам же отказывается воздать честь. Это — вызов русскому Ордынскому царю. В толпе замечен и Боттичелли, но и он почти во всём подражает хозяину — меценату. А может, и по этой картине прошлась кисть редактора времён Реформации? Ты спросишь, неужели я не замечал этого надменного вызова раньше. Замечал. Но склонен был в те атеистические времена относить это за счёт «озорства» автора картины, а мои сегодняшние профессиональные умения позволяют правильно оценить значение поз. А как же смолчали эксперты-искусствоведы, которые получали деньги за то, чтобы тайное сделать явным? Замечать и они заметили, но не решились поделиться своими соображениями. Так как хорошо знали своё место. Поэтому мне, не утратившему детского взгляда на мир и людей, приходится нередко восклицать, как тот мальчик из сказки: «А король-то голый!»