Возрождение Зверя. Любовь за гранью 12
Шрифт:
Угощайся, Мокану. Все, как ты любишь: черви, трупы, грязь, дерьмо. Все, как тебе и говорил долбаный внутренний голос.
Но разве мы слушаем себя, когда кто-то со стороны говорит и показывает именно то, что хотим мы? Сколько можно быть неприступным, не подпуская к себе ни одну из тех трех сестриц, дешевых шлюх, которых имеет весь белый свет? Надежда, Вера и Любовь. Их трахают все, кому не лень, и ты всегда, всегда посмеивался над тем стадом баранов, которые стояли в очереди возле их притона с напряженными лицами, поверившие, что хотя бы одна из них подарит им то удовольствие, за которое они платили здоровьем, друзьями, богатством, временем. Но даже тем, кто не знал ничего, кроме мрака и разврата, боли и похоти, иногда до ломоты в костях хочется видеть юных красавиц вместо тех обрюзглых, жирных дам,
А здесь… здесь ты отходишь от стола, пытаясь подавить то омерзение, которое охватило душу. Но это отвращение не от вида склизких тварей, копошащихся на тарелке, а от самого себя. Ты оказался настолько слаб, что позволил себе питать надежду. Поверить. И ты вскидываешь голову, осматриваясь по сторонам, и начиная, наконец, замечать и стены, сделанные из человеческих костей, и потоки крови, стекающие по ним к полу. И ты снова слышишь жуткий смех того, кто притаился за дверью, обитой человеческой кожей. Ты ведь не позабыл его голос за эти несчастные месяцы. И ты все дальше отходишь к тому самому углу, в котором прятался поначалу. Поднимаешь на ходу шкуру, все еще валяющуюся в луже на полу, и, даже не отряхивая, накидываешь на плечи. Чья-то кровь стекает по спине, по плечам на твои руки, и ты безучастно поднимаешь ладони к лицу и слизываешь мерзкую жидкость.
А вот и тот самый угол, Мокану. И ты поворачиваешься снова лицом к двери, в которую с жутким рычанием и хрустом уже начинает вламываться Нечто. В своем углу, от которого веет холодом и смертью. Делаешь глубокий вдох и удовлетворенно ухмыляешься. Никакой ванили. Она привиделась тебе, Мокану. Три шлюхи остались за пологом шатра ублажать других идиотов. Все, как ты и заслуживаешь — кровь, смерть и трупный смрад.
И пусть ты сдохнешь, неспособный противостоять тому, что сейчас ворвется в помещение, но сдохнешь в своем углу, в своей шкуре и со своим оскалом на окровавленном лице. А ведь самое паршивое, что это уже было… ты ведь читал об этом. Читал и смеялся над самим собой в прошлом, потому что не верил, что тебе нынешнему хоть что-то способно причинить боль. Слишком самоуверенный, всезнающий. Ты издевательски насмехался над несчастным, корчившимся в муках сомнений и пожирающим себя до костей. А теперь ты там же. Как тебе собственное отражение, Мокану? Или, кто знает, может отражением являешься именно ты. Забыл свое прошлое? Ты его повторяешь. К сожалению, те уроки, которые мы не усвоили, жизнь заставляет нас учить снова и снова. И этой старой суке мало простой зубрежки. Она требует гораздо большего… Она требует, чтобы ты вспомнил и научился читать между строк. Чтобы вспомнил и не поверил снова. Да и вряд ли ты теперь сможешь.
И, закрыв глаза, увидеть прошлое черными чернилами на пожелтевших измятых листах. Читать и скрежетать зубами, сжимая руки в кулаки. Вот она — твоя правда. Ты просто был настолько ослеплен, что не желал ее видеть…
"12 ЗАПИСЬ
Я был счастлив. Да, мать вашу. Я был счастлив долгие двенадцать месяцев. Целый год, или чуть больше, абсолютного счастья, щемящей душу любви и радости. Дышал полной грудью, и сердце заходилось от восторга чувствовать аромат ее тела. От постоянного вопроса самому себе, не сплю ли я, не снится ли на самом деле мне сон, в котором есть ОНА, и есть МЫ. Мы оба и вместе.
После всего, что было, после всего, через что протащила нас судьба, намертво скрепив невидимой нитью, хотя нет, канатом, прочным и толстым, чтобы уже никогда не отвязаться. Она продела один его конец через душу, а вторым обвязала руки, соединив навечно. Хотя, черт его знает, какие понятия о вечности у этой полоумной твари. Ну, или у костлявой есть явные проблемы с чувством юмора.
Но тогда я этого не знал. Тогда я все же поверил ей. Нет, меня никто и никогда не учил уважать старших и преклоняться перед их почтенным возрастом. Жизнь преподносила мне совершенно другие уроки, за что я был ей бесконечно благодарен, но… но даже дикому зверю иногда хочется не выгрызать себе клыками очередной кусок мяса на ужин, а получить
Марианна. Моя девочка. Черт подери, но я дышал тогда только ею. Какой на хрен воздух, если Она рядом?
Вы знаете, каким бывает счастье? Что вообще называют этим словом? Вы видели, как искрится оно всеми цветами радуги на кончиках пальцев, как ослепительно переливается в воздухе вокруг, настолько ярко, что хочется на миг, на очень короткий миг, зажмуриться и закричать от радости. Оглушительно громко, так чтобы услышали не только те, кто окружает тебя, но и демоны, затаившиеся на самом дне твоей черной души. Они лежат там, ощерившиеся и готовые к бою, неспособные увидеть, что в мире существуют другие оттенки, кроме черного и красного. И тебе настолько жаль их, что ты искренне хохочешь над их страхами и недоверием. Ведь ты, мать твою, счастлив. У твоего счастья есть собственное имя и умопомрачительные глаза сиреневого цвета. Ее волосы такие шелковые на ощупь, и ты просто обожаешь касаться их, наматывать на ладонь, остервенело вдалбливаясь в ее сочное тело. Да, ты обожаешь отмечать ее всеми доступными способами. Чтобы счастье впитало твой запах, чтобы вспоминало тебя, глядя на свои руки и ноги, на следы от твоих клыков на шее, нежной коже ключиц, чтобы его глаза загорались тем особым, лукавым блеском, в котором ты давно потерял себя. Ведь это ТВОЕ счастье. Ты выстрадал его, ты ради него столько вынес, что любой другой бы сдох еще на полдороге к нему. Это не значит, что ты полностью растворился в нем и не ждешь подлости со стороны той самой старушенции. Но ты позволил себе жить в его сиреневом взгляде. И это, Дьявол, самое лучшее из того, что ты позволял себе.
Марианна. МА.РИ.АН.НА. Ма-Ри-Ан-На. Ее имя в ритме моего пульса. Мне иногда казалось, что если бы меня провели через рентгеновские лучи, то можно было бы увидеть, как оно бьется в развороченной грудной клетке, ошалелое и опьяневшее от предоставленной свободы, разбивая ледяные стены хаоса вокруг себя, снова качая черную кровь. Она вдохнула в меня жизнь. Маленькая девушка с крыльями за спиной.
Иногда мне больно просто от мысли, что я мог бы не знать ее, что Влад мог не забрать ее из детдома, что мог не встретить ее в том злосчастном лесу… или встретить слишком поздно, что она могла бы стать чужой женщиной до встречи со мной. Она настолько МОЯ, что даже мысль о другой ее жизни вызывает тошноту и злость.
Понимание, что мог бы никогда не увидеть, как ее выгибает в оргазме, и она кричит, по щекам катятся слезы, она сжимает меня в судорогах, а мне хочется завыть в победном кличе. Да, вашу мать. ДА. Кричи. Вонзайся в меня ногтями. Царапай. Разрывай. Плачь. Плачь в голос. Умоляй. Проси.
Не могу представить, что не знал бы, каково это — склоняться к ее лицу, слизывая соленые слезы, врываясь языком в ее рот, имитируя движения члена в нем. Так же бешено. Осатаневший и голодный. Не давая сделать даже вздоха. Слышать, как несется ее кровь по тонкой вене, и уступать навязчивому желанию. Отстранившись от губ, вонзаться клыками в шею, делая глоток чистой ароматной крови. Глоток на разрыв, после которого меня скручивает в бешеном оргазме, взрывающем тело на отдельные части. Как всегда бывает с ней. До одержимости. Эйфория от дикой агонии удовольствия. Каждый раз… Как в первый.
Наверное, именно таким и бывает сумасшествие в его истинном обличии. Это абсолютная зависимость от другого человека, от ее запаха, от ее глаз, от звуков ее голоса. Это проекция всей твоей жизни на нее одну. К чертям собачьим важную сделку и недовольство самого короля. Я соскучился по своей девочке, и я пересекал океаны, только услышав ее стеснительное "Хочу… ". Не видеться несколько месяцев, и я уже ненавидел и брата, и все его гребаное Братство, из-за которого приходилось быть вдалеке от нее.
Влад, да и отец знали, но вряд ли могли представить, насколько мне безразличны клан и жизни тысячи вампиров в эти минуты. Да и не только тогда. Если бы они могли залезть в мою голову, то долго бы отплевывались от увиденного там.
Истинные короли своего народа, они ставили его потребности выше всего. Выше своих собственных желаний и стремлений. Благородные, умные и любимые Братством.
Я же всегда был эгоистом до кончиков волос. Пусть сгорает синим пламенем весь этот долбаный земной шар, если на нем не будет моей женщины.