Возвращенец
Шрифт:
Дело того не стоило.
Генри принялся размышлять о том, стоит ли ему доверить эту заботу одному лишь Фицджеральду, когда неожиданно неуклюже поднялся Бриджер.- Я останусь.
Фицджеральд иронично фыркнул.- Иисусе, капитан, вы не можете оставить меня с молокососом! Если Бриджер останется, то вам лучше заплатить мне вдвое больше за присмотр за двумя.
Эти слова словно кулаком ударили Бриджера. Он почувствовал, как в гневе кровь прилила к лицу.- Обещаю вам, капитан, я не подведу.
Подобного расклада капитан не ожидал. В глубине души он сознавал, что оставить Гласса с Бриджером и Фицджеральдом – всё равно что бросить его. Бриджер едва вышел из подросткового возраста. За год, проведённый в "Пушной компании Скалистых гор",
– Хорошо, - ответил капитан.
– Остальные выступят на рассвете.
Глава пятая
Вечером второго дня после отбытия капитана Генри и бригады Фицджеральд отправил мальчишку собрать дров, оставшись с Глассом наедине. Гласс лежал возле одного из маленьких костров. Фицджеральд не обращал на него внимания.
Крутой склон над поляной венчала груда скал. Массивные валуны стояли, как каменистая поленница, словно исполинские руки сложили их на вершине в штабель и затем сжали.
Из расселины между двумя большими камнями проросла одинокая скрученная сосна. Дерево было родственником красных сосен, которые местные племена использовали при постройке каркасов для вигвамов, но семечко сосны улетело далеко от плодородной почвы леса. Десяток лет тому назад воробей выклевал его из сосновой шишки, принеся на величественную высоту над поляной. Семечко воробей уронил в расселину между камнями. В расселине оказалась земля, и своевременно пошел дождь, дав жизнь ростку. В дневные часы камни нагревались, частично скрывая проклюнувшийся росток. Прямого доступа солнечного света не было, так что до того, как она потянулась ввысь, сосна росла вбок; пробивала себе путь из расселины, прежде чем обратиться к небу. От скрюченного ствола отходило несколько корявых веток; каждая была усеяна лохматой бахромой иголок. Красные сосны внизу росли прямыми, как стрелы; некоторые возвышались на шестьдесят футов над пологом леса. Но ни одна из них не была выше скрученной сосны на вершине скалы.
С тех пор как ушёл капитан с отрядом, Фицджеральд избрал простую стратегию: заготовить запас копченого мяса, чтобы они могли незамедлительно выступить после смерти Гласса. А пока что по возможности держаться подальше от лагеря.
Несмотря на то, что они отошли от главной реки, Фицджеральд не питал особых иллюзий насчет их местоположения у ручья. Небольшой ручей вел прямиком в долину. Обугленные остатки лагерных костров ясно давали понять, что кто-то побывал возле скрытого источника. Фицджеральд просто боялся, что долина была известным бивуачным местом. Даже если не так, то следы бригады и мула вели от реки прямиком сюда. Охотничий или военный отряд волей-неволей отыскал бы их, окажись он поблизости от берега Гранда.
Фицджеральд с горечью взглянул на Гласса. Лишь из нездорового любопытства он осмотрел его раны, когда остальной отряд ушел. Швы на горле раненого после падения с носилок ещё держались, но вся кожа вокруг них покраснела от заражения. Колотые раны на ноге и руке, казалось, заживали, а вот глубокие порезы на спине воспалились. К счастью для него, Гласс большую часть времени проводил без сознания. Когда же ублюдок сдохнет?
Нелёгкая занесла Джона Фицджеральда на фронтир. Путь этот начался с бегства из Нового Орлеана в 1815-ом году, в тот день, когда он насмерть заколол проститутку в пьяном угаре.
Фицджеральд вырос в Новом Орлеане, в семье шотландского моряка и дочери каджунского [13]
13
Каджуны (англ. Cajuns — кейдженз; самоназвание фр. Cadiens - кадьен) -своеобразная по культуре и происхождению субэтническая группа, представленная преимущественно в южной части штата Луизиана, именуемой Акадиана, а также в прилегающих округах южного Техаса и Миссисипи.
С раннего возраста Фицджеральд выказывал склонность к насилию. Любые разногласия он незамедлительно решал ногами и кулаками. В десять лет его исключили из школы за то, что он воткнул карандаш в ногу однокласснику. Фицджеральд не собирался пойти по стопам отца, занявшись тяжким трудом моряка. Зато он с радостью окунулся в злачную жизнь портового города. Его бойцовские навыки проходили проверки и оттачивались в доках, где он провёл свои юношеские годы. В семнадцать лет боцман исполосовал ему лицо во время потасовки в баре. Инцидент оставил ему крючкообразный шрам и новую страсть к холодному оружию. Он заинтересовался ножами, собрав коллекцию кинжалов и скальпировальных ножей всевозможных форм и размеров.
В двадцать лет Фицджеральд влюбился в юную жрицу любви в портовом салуне, француженку по имени Доминик Перро. Несмотря на денежную сторону их отношений, Фицджеральд, очевидно, до конца не уяснил всех тонкостей профессии Доминик. Когда Джон застал Доминик с толстым капитаном баржи, то юноша разъярился. Он заколол их обоих и выбежал на улицу. Выкрав восемьдесят четыре доллара из лавки брата, он оплатил проезд на лодке до севера Миссисипи.
В течение пяти лет он зарабатывал себе на жизнь, слоняясь в тавернах Мемфиса. Он прислуживал у стойки в обмен на комнату, пропитание и скудное жалованье в заведении, известном под несколько напыщенным именем "Золотой лев". Работа барменом дала ему то, чего так недоставало в Новом Орлеане - разрешение на насилие. Он выставлял буянивших клиентов с кровожадностью, потрясавшей даже закалённых посетителей салуна. Дважды он едва не избил человека до смерти.
Фицджеральд немного разбирался в арифметике, сделавшей его братьев успешными лавочниками, и применил свои врожденные способности в азартных играх. Некоторое время он ограничивался тем, что спускал своё мизерное жалование бармена. Со временем он пристрастился к большим ставкам. Игра по новым правилам требовала большего игрового капитала, и Фицджеральд не обнаружил недостатка в кредиторах.
Спустя две недели после того, как он одолжил двести долларов у владельца конкурирующей таверны, Фицджеральд сорвал банк. Он выиграл тысячу долларов одной раздачей, выложив фулл-хаус из дам и десяток. Следующую неделю Джон провел, празднуя, в кутежах. Выигрыш вселил в него ложную уверенность в своих способностях игрока и пробудил жажду большего. Он бросил работу в "Золотом льве" и вознамерился зарабатывать себе на жизнь игрой в карты. Однако удача круто сменила полюс, и месяц спустя Джон задолжал две тысячи долларов ростовщику Джоффри Робинсону. Несколько недель Фицджеральд избегал Робинсона, пока два подручных последнего не отловили его и не сломали ему руку. На уплату долга Джону дали неделю.