Возвращение чувств. Машина
Шрифт:
Мария, в мужчину пока не переодевайся. Времени нет. Пришлёшь ко мне Эделину – я должна сделать кое-какие распоряжения. Да, и никому из домашних – ни слова. Для всех, и тех, кто узнал, и тех, кто не узнал Беллу, вы едете за деньгами, к нашему ростовщику Барецци. Благо, он живёт достаточно далеко – в Сен-Клу. Ну, ступайте, – она устало кивнула, – Удачи вам. Берегите Беллу! Прощайте!
– Прощайте, сударыня! – сквозь рыдания произнесла несчастная няня, – Да охранит вас Пресвятая Богородица! А вы уж не сомневайтесь – мы Беллочку в обиду не дадим – всё сделаем! Прощайте, прощайте! – утирая слёзы передником,
– Прощайте, сударыня. Вы были нам хорошей хозяйкой. За Беллу – не переживайте. Довезем, куда надо. Всё будет хорошо. – неловко поклонившись, он быстро вышел.
Как только дверь закрылась, Катарина повернулась к матери. Та молчала, и продолжала отрешённо смотреть на закрытую дверь.
Должно быть это ужасно – отрывать от себя… Да, как бы кусок своей жизни.
И, судя по-всему, счастливой жизни. Ведь эта женщина знает, что ждёт её впереди – допросы, обыски, возможно, какие-то репрессии… А она – инвалид. Ужасно.
Но всё же она так спокойно держалась только что. Всё сделала для неё, а она – даже не её дочь… Не настоящая дочь. Но вот зато графиня – теперь её настоящая мать. Она даёт ей вторую жизнь, надежду, помощников, средства…
Почему? За что?
Обуреваемая этими и ещё многими другими мыслями, Катарина медленно опустилась на колени и взяла обеими руками руку матери – такую вялую и бессильную, в отличии от неукротимого духа её хозяйки.
– Спасибо… Мама! – рыдания, вновь нахлынув, не дали ей продолжить.
– Не за что… Дочь,– печально и задумчиво ответила та, другой рукой нежно проводя по её волосам. Казалось, всплеск кипучей энергии выкачал из неё все силы, хотя Катарина была уверена, что это не так, – Я только выполняю свой долг. На то и матери – чтобы выручать неразумных детей из беды…
Горькая улыбка слегка тронула её губы, и она повернулась к окну, в которое уже вовсю било яркое утреннее солнце. Снова повернувшись к Катарине, она прошептала:
– Береги себя. И – послушайся меня: не пытайся отомстить за Беллу. Я вижу в тебе жажду отмщения и злость. Ничего этого не нужно. Запомни: зло порождает только зло.
Просто живи, и радуйся жизни. Ведь теперь ты молода и сильна.
Найди себе настоящего мужчину. Постарайся родить ему детей. Может, хоть теперь тебе это удастся… А сюда не возвращайся – это слишком… Тяжело для меня.
Теперь вот ещё что. Если по каким-то причинам Карл не сможет вас принять, понадобится запасной вариант. В Шотландии, под Эдинбургом, в замке Каслрок, живёт мой дальний родственник – Эдгар МакАллистер. Он глава рода, или как это там у них называется… Не помню точно. К сожалению, связь мы не поддерживаем, и не могу тебе сказать – жив ли он ещё. Он в довольно преклонных летах. Но его дети помогут… если что. Хотя, конечно, жить там не советую – климат отвратительный.
Да, жить тебе лучше всего в Италии. Придумаешь себе какое-нибудь имя, или выйдешь замуж, и осядешь в одном из их карликовых городов-государств. Они там так увлечены своей борьбой за свободу и независимость, что ничем другим не интересуются. Впрочем, ты женщина самостоятельная. Приглядишься – решишь всё
Вот, возьми это, – она вложила тяжёлый кошель в руку Катарины, – Здесь только золото.
Теперь возьми и это, – она достала из-под подушки сложенный пергамент и маленький лёгкий свёрток из плотной ткани, – спрячь и храни на себе. Это письмо Карлу и драгоценные камни – для тебя. При крайней необходимости – продашь.
– Я… Спасибо… Благодарю вас за всё, – глухо произнесла Катарина, утирая слёзы, снова делавшие окружающий мир нерезким и расплывчатым. Собой она уже овладела.
– Ну, иди, переодевайся. Тебе предстоит долгий путь.
Всё же, уходя, она хорошо разглядела странную улыбку, игравшую на устах графини, и сказала то, чего раньше никому вслух не говорила:
– Храни вас Господь!
13
Сборы не заняли много времени – она просто переобулась в сапоги, на этот раз почти своего размера, и сменила военный камзол на другой – добротный, коричневый, из новой, приятно пахнущей мягкой кожи, которые ей приготовила Мария. Волосы, снова подвязав их, она спрятала на этот раз под широкополой, явно модной и дорогой шляпой.
На своё умытое лицо, она, подумав, всё же нанесла маленькие чёрные усики – для этого ей пришлось подержать свечу под медной плошкой – для получения сажи.
Здесь, в отдельной комнате, в которую её привела Мария, в её распоряжении было большое, хоть и мутноватое зеркало. И, конечно, она не удержалась, чтобы хоть в общих чертах не рассмотреть себя.
Она с радостью отметила, что фигура у неё действительно, по меркам любых эпох, просто божественна: пропорциональна, стройна. Упругая высокая грудь. Тонкая гибкая талия. Крутые, пожалуй, чуть тяжеловатые, бёдра. Длинные мускулистые ноги с хорошими коленками. (Рубенсу такие и не снились!) Маленькие, изящные ступни. Длинная белая шея.
Против таких аргументов, конечно, мужчинам не устоять. Хотя на первом этапе ей на это рассчитывать не приходится – нужно самой изображать мужчину. С такими данными это, пожалуй, трудновато… Ничего, она справится.
Лицо, даже с нанесёнными усами, тоже не подкачало. Правильные, приятные черты. Высокий лоб, тонкий нос, чувственные полноватые губы… Вот только подбородок маловат. Ерунда, можно подправить нарисованной бородкой. Потом когда-нибудь.
Лицо-то лицом, но вот повернувшись от зеркала, она поняла, что совершенно его не запомнила. Разве что горящие лихорадочным возбуждением огромные ярко-зелёные глаза под чёрными, как смоль, изящно изогнутыми бровями. (А вот их – лучше прикрывать! Хотя бы шляпой.)
Ладно, ещё будет время изучить себя, любимую, более внимательно.
Скатав поплотнее форменный военный камзол, она затолкала его, сапоги и шлем в мешок. Портупею и меч снова нацепила на себя. Дворяне и знать, как она заметила, без оружия не ходят и не ездят.
Резко открыв дверь, она нос к носу столкнулась с молодой красивой блондинкой.
Та стояла прямо перед ней, сцепив побелевшие руки на маленькой, тощей груди. Глаза её горели ещё посильней, чем у Катарины, нервная дрожь пробегала по всему телу. И вообще, нездоровое, злобное напряжение, некая экзальтация девушки ощущалось почти физически.