Возвращение Дон Кихота

Честертон Гилберт Кийт

– Я об этом думала, – быстро сказала она, – потому я и говорю об услуге… ему, конечно, и всем вообще. Уговорите лорда Сивуда, чтобы он его позвал по делу, побеседовать о забастовке. Только для этого он и придет, а потом мы его познакомим с людьми, которые выше его… и он подрастет, вырастет. Это очень важно, Дуглас. Он имеет огромное влияние на этих рабочих. Если мы не откроем ему глаза, они… ну, он ведь оратор.

– Я знал, что вы гордая аристократка, – сказал он, разглядывая тоненькую, чопорную даму, – но я не знал, что вы дипломат. Что ж, помогу вам в ваших кознях, если вы ручаетесь, что это – для его же блага.

– Конечно, для его блага, – доверчиво сказала она. – Иначе я бы об этом не подумала.

– Вот именно, – сказал Мэррел и пошел к дому медленней, чем шел от него. Но лестницу он не увидел, иначе наше повествование было бы совсем иным.

К делу он приступил сразу же, со всей серьезностью,

и – что очень для него характерно – серьезность эта перекрыла простое и глубокое наслаждение шуткой. Быть может, роль играло и то, над кем он собрался шутить. Пройдя через все крыло насквозь, Мэррел достиг кабинета, где бывали немногие и трудился сам лорд Сивуд. Там он пробыл час и улыбался, когда оттуда вышел.

Вот как получилось, что в тот же день не ведавшего об этих кознях Брейнтри (после важной и загадочно пустой беседы с могущественным капиталистом) вытолкнули в гостиную, полную знатных и ученых людей, призванных завершить его воспитание. Он был растерян, борода его и волосы торчали во все стороны, ему чего-то явно не хватало, когда он стоял, нахмуренный, сутулый и угрюмый, и угрюмость его не смягчалась тем, что он о ней не знал. Он не был уродливым, но сейчас и привлекательным не был. А главное, он был неприветлив, и это он знал. Справедливости ради скажем, что приветливость проявили другие, быть может – даже излишнюю. Особенно сердечным оказался лысый, рыхлый, крупный гость, чье дружелюбие было тем громче, чем доверительней он говорил. Он немного напоминал сказочного властителя, чей шепот оглушительней крика.

– Нам нужно, – сказал он, мягко ударяя кулаком по другой ладони, – нам нужно, чтобы люди разбирались в промышленности, иначе в ней мира не добьешься. Не слушайте реакционеров. Не верьте тому, кто скажет, что рабочих не надо учить. Массы учить надо, и прежде всего их надо учить экономике. Если мы вобьем им в голову простейшие экономические понятия, прекратятся эти склоки, которые губят торговлю и угрожают порядку. Что бы мы ни думали, все мы от них страдаем. К какой бы партии мы ни принадлежали, мы – против них. Это не партийное дело, это выше всех партий.

– А если я скажу, что нужен эффективный спрос, разве это не выше всяких партий? – спросил Брейнтри.

Толстый гость быстро и немного испуганно взглянул на него. Потом сказал:

– Конечно… да, конечно…

Потом он замолчал, потом оживленно заговорил о погоде, потом уплыл молчаливым левиафаном [19] в другие моря. Судя по лысине и многозначительному пенсне, он мог быть профессором политической экономии. Судя по разговору, он им не был. Вероятно, первый шаг Брейнтри на поприще культуры пользы не принес. Но сам он, по своей мрачности, решил – верно ли, неверно, – что поборник экономического просвещения масс не имеет ни малейшего представления о том, что такое «эффективный спрос».

19

Левиафан – библейское морское чудовище.

Однако этот провал был не в счет, ибо лысый гость (оказавшийся сэром Говардом Прайсом, владельцем мыловаренных заводов) нечаянно влез в ту узкую область, в которой синдикалист разбирался. В гостиной были люди, отнюдь не расположенные обсуждать экономические проблемы. Стоит ли говорить, что среди них находился и Элмерик Уистер? Нет, говорить не стоит, ибо там, где двадцать или тридцать соберутся во имя снобизма [20] , Элмерик Уистер посреди них.

Человек этот был неподвижной точкой, вокруг которой вращались бесчисленные и почти одинаковые круги социальной суеты. Он умудрялся пить чай во многих домах сразу, и некоторым казалось, что он и не человек, собственно, а синдикат, целый отряд Уистеров, рассылаемых по гостиным, худых, высоких, элегантных, с запавшими глазами, глубоким голосом и редкими, но довольно длинными волосами. Есть Уистеры и в провинциальных салонах; по-видимому – синдикат посылает их в командировки.

20

…где двадцать или тридцать соберутся во имя снобизма. – Ср. «где двое или трое соберутся в Имя Мое…» Мтф., 18, 20.

Считалось, что Уистер прекрасно разбирается в живописи, особенно – в проблеме прочности красок. Он был из тех, кто помнит Росетти [21] и может рассказать неизвестный анекдот о Бердсли [22] .

Когда его познакомили с синдикалистом, он сразу подметил его багровый галстук и вывел отсюда, что тот в искусстве не разбирается. Тем самым себя он почувствовал еще ученей, чем обычно. Его запавшие глаза укоризненно перебегали с галстука на стену, где висел не то Филиппо Липпи [23] , не то другой ранний итальянец, – в Сивудском аббатстве были не только прекрасные книги, но и прекрасные картины. По какой-то ассоциации идей Уистер вспомнил жалобу Оливии Эшли на то, что теперь утрачен секрет алой краски, которой нарисованы крылья какого-то ангела. Подумать только, выцветает «Тайная вечеря»…

21

Росетти Данте Габриэль (1828—1882) – английский поэт и живописец, глава «Братства прерафаэлитов», чья рыцарская символика и цветовая гамма оказали влияние на Честертона.

22

Бердсли Обри Винсент (1872—1898) – английский график, один из родоначальников графики стиля «модерн». «Хрупкие девушки» с гравюр Бердсли – прототипы «хрупкой девушки с тонким лицом» Оливии Эшли из «Возвращения Дон Кихота».

23

Липпи Филиппо (1406—1469) – итальянский художник эпохи Возрождения.

Брейнтри, плохо разбиравшийся в живописи и вообще не разбиравшийся в красках, вежливо кивал. Невежество его или равнодушие дополнило впечатление, основанное на галстуке. Окончательно убедившись, что говорит с полным профаном, знаток, в порыве снисходительности, разразился лекцией.

– Рескин прекрасно пишет об этом, – сказал он. – Рескину [24] вы можете верить… начните с него хотя бы. Кроме Пейтера [25] , конечно, у нас нет такого авторитетного критика. Да, демократия не жалует авторитеты. Боюсь, мистер Брейнтри, что она не жалует и искусства.

24

Рескин Джон (1819—1900) – английский писатель, искусствовед, социолог и экономист, автор пятитомной работы «Современные художники». К сборнику стихотворений Рескина Честертон написал предисловие, вошедшее в сборник «Пригоршня писателей».

25

Пейтер Уолтер (1839—1894) – английский писатель, критик, профессор Оксфордского университета, чья книга «Очерки по истории Ренессанса» (1873, рус. перев. – 1910) стала одним из манифестов эстетизма.

– Что ж, если у нас будет демократия, мы как-нибудь разберемся, – сказал Брейнтри.

Уистер покачал головой.

– Мне кажется, – сказал он, – у нас ее достаточно, чтобы народ утратил уважение к великим мастерам.

В эту минуту рыжеволосая Розамунда провела к ним сквозь толпу молодого человека с таким же простым и выразительным лицом, как у нее. На этом их сходство кончалось, ибо красивым он не был, волосы стриг ежиком и носил усы, напоминающие зубную щетку. Но глаза у него были ясные, как у всех смелых мужчин, а держался он приветливо и просто. Он владел небольшим поместьем в этих краях, звался Хэнбери и много путешествовал. Представив его, Розамунда сказала: «Наверное, мы вам помешали», – и не ошиблась.

– Я говорил, – небрежно, хотя и не без важности сказал Уистер, – что мы, боюсь, опустились до демократии, и люди измельчали. Нет больше великих викторианцев.

– Да, конечно, – довольно механически откликнулась дама.

– Нет больше великанов, – подвел итоги Уистер.

– Наверное, на это жаловались в Корнуолле, – заметил Брейнтри, – когда там поработал известный Джек [26] .

– Когда вы прочитаете викторианцев, – брезгливо сказал Уистер, – вы поймете, о каких великанах я говорю.

26

…в Корнуолле… поработал известный Джек. – Джек из Корнуолла – персонаж английского фольклора; освободил Уэллс от злых великанов. Известен русскому читателю по пересказам К. И. Чуковского.