Возвращение изгнанника
Шрифт:
Каспар выбрал вторую вахту, позволив Кеннеру и Флинну поспать без перерыва и без того укороченную ночь: завтра именно им придется идти весь день в гору, а у него будет время отдохнуть. Свое дежурство он провел в размышлениях о собственной жизни.
Мрачные воспоминания опять нахлынули на него при мысли о первом появлении Лесо Варена. Маг пришел в цитадель с просьбой дать ему приют и при этом производил впечатление безобидного книжника. Но незаметно и очень быстро он вошел в узкий круг приближенных Каспара, и еще через некоторое время мировоззрение герцога Оласко стало меняться. Что было тому виной: амбиции герцога или сладкие речи мага? В эту
Каспар вспомнил свой последний день в цитадели в Опардуме. Он был убежден, что стоит ему попасть в плен, как его тут же казнят, поэтому решил драться до конца. Он не имел понятия, кто стоял за нападением Кеша и Ролдема, и только когда в последнюю комнату, обороняемую им и преданными ему слугами, ворвался Когвин Ястринс, все встало на свои места. В том, что Кога сопровождал Квентин Хавревулен, была особая ирония. Когда открылось, что Ястринс — последний из оросини, Каспар наконец понял его мотивы и в душе аплодировал хитрости бывшего слуги. Когвин так хорошо изображал подданного Королевства, что даже Лесо Варен не раскусил его. Поражение Опардума было полным и безоговорочным.
Но самым большим сюрпризом для Каспара оказалось то, что ему даровали жизнь, отправив в изгнание — поразмыслить над содеянным. И Каспар проклинал Ястринса за это, поскольку наказание возымело именно тот эффект, на который рассчитывали: впервые в жизни бывший герцог испытывал угрызения совести.
Каспар ужаснулся при мысли о том, сколько он погубил женщин, подобных Джойханне, и мальчишек, подобных Джоргену. Раньше, до своего изгнания, он воспринимал всех их не как живых людей, а как помехи на пути к осуществлению его планов. Его мечты о власти, о троне Ролдема — не самого могущественного государства в мире, но самого влиятельного, прогрессивного и цивилизованного, — все это тщеславие. Убийственное тщеславие, которое не принесло ему ничего. Что бы он делал дальше? Постарался бы завоевать мир? Измыслил бы, как подчинить Кеш и Королевство? Переплыл бы море, чтобы покорить и второе полушарие? А что потом? Отправился бы на легендарный континент на севере, названия которого он даже не помнит? Завоевал бы родину цурани? Когда бы он остановился?
И даже совершив все это, чего бы он достиг? Он одинок, и единственный человек на всем свете, к которому он испытывает нечто похожее на любовь, — это его сестра. Ему не с кем поделиться своими мечтами.
Каспар посмотрел на спящих товарищей. У Флинна жена, у Кеннера девушка, и оба они мечтают о том, что можно осуществить, а не лелеют несбыточные фантазии о власти над всем миром. Власть — это иллюзия, говорил старый герцог. Только теперь Каспар начал понимать, что имел в виду отец. И он завидовал двум этим людям, которых даже не мог назвать своими друзьями, но по крайней мере доверял им. В них не осталось ничего от амбиций или алчности. Они — просто люди, борющиеся за освобождение от заклятия, за возврат к нормальной жизни.
У бывшего герцога возник вопрос, в чем заключалась бы для него нормальная жизнь, будь он свободен от заклятия. Удовлетворился бы он, найдя симпатичную женщину, осев на земле и заведя детей? Кратковременный опыт общения с Джоргеном показал, что Каспару не чужды отцовские чувства. Раньше дети были для него побочным продуктом межгосударственных браков по расчету, крошечными гарантиями того, что соседнее государство будет вести себя мирно. Мысль о том, что детей можно любить, если и приходила ему в голову, то тут же изгонялась как неуместная и странная.
Каспар разбудил Кеннера, который, ни слова не говоря, поднялся и поменялся с ним местами. Все делалось тихо, чтобы не потревожить Флинна. Каспар завернулся в одеяло и стал ждать, когда к нему придет сон.
Ждать пришлось долго. Заснуть мешала тупая, растущая боль — незнакомое ощущение. Сначала герцог даже забеспокоился, не заболевает ли он.
Потом он понял, что это за ощущение и чем вызвана эта боль, и ему захотелось заплакать. Но он не знал как.
Волк появился за час до рассвета. Каспар почувствовал недоброе за миг до того, как раздался вопль Кеннера. Флинн и Каспар выхватили мечи, но было уже поздно: огромный зверь впился в горло их товарища.
— Хватай факел! — крикнул Каспар.
Самый большой волк из тех, что встречались Каспару, обитал в горах Оласко. От хвоста до носа в том хищнике было не менее шести футов, а весил зверь не менее ста фунтов. Но этот ночной гость был в полтора раза больше. Семи или восьми футов в длину, тварь наверняка весила примерно как крепкий мужчина. Шансов у Кеннера не было. Каспар сжал меч, отчаянно мечтая о копье. Он не хотел бы, чтобы зверюга приближался к нему, а меч годится только для ближнего боя. Значит, придется убивать с первого же удара.
Волк отпустил обмякшее тело Кеннера и грозно зарычал. Флинн вытянул из костра пылающую ветку и держал ее в левой руке, а правой, с мечом, непрерывно размахивал.
— Что будем делать? — спросил он Каспара.
— Его нельзя упускать. Это людоед, и он достаточно сообразителен, чтобы проследить за нами и напасть следующей ночью. Надо убить его или ранить так, чтобы ему оставалось лишь заползти куда-нибудь и сдохнуть. — Каспар оглянулся. — Обходи его справа. Факел держи перед собой. Если он прыгнет, суй пламя ему прямо в морду и ударь мечом как можно сильнее. А нет, так гони его вокруг костра ко мне.
К удивлению Каспара, Флинн последовал этим указаниям с небывалой решительностью, хотя огромный хищник привел бы в замешательство и самого опытного охотника. Тварь прижала голову к земле, что Каспар расшифровал как подготовку к атаке.
— Готовься! Он прыгает!
Флинн взял инициативу в свои руки и в прыжке ткнул факелом в волка, заставив того попятиться. Человек с факелом впереди и костер справа — серому хищнику оставалось лишь отпрыгнуть назад и влево.
«Если бы у меня было копье!» — еще раз пронеслось в голове у Каспара. Он обогнул костер, и зверь повернулся к нему. Ободренный отсутствием у человеческого существа горящей палки, волк бросился на Каспара, даже не исполнив перед прыжком предупредительного ритуала.
Жизнь Каспару спас только многолетний охотничий опыт: он распознал намерения зверя мгновенно. Вместо того чтобы, следуя инстинкту, уклониться вправо, в сторону от стремительного прыжка, он развернулся влево, в повороте проведя мечом параллельно земле.
Как он и надеялся, лезвие вспороло зверю грудную клетку. Волк с визгом рухнул на землю, но, зная агрессивную живучесть хищников, Каспар завершил полный оборот и встал лицом к зверю, готовый продолжать схватку.
Этого не потребовалось. Волк в судорогах бился среди камней, пытаясь подняться на поврежденные конечности. Ослепленное болью животное укусило себя за раненую лапу, усугубив свои страдания. Каспар быстрым движением отсек бесполезную лапу и встал в стороне, наблюдая.