Возвращение с того света

Воронин Андрей Николаевич

Гораздо больше интересовал его теперь его коллега – полковник Лесных. Сидя на молитвенном собрании, Малахов вдруг совершенно отчетливо понял, что Лесных не может не иметь отношения к этому пандемониуму. Это следовало из самых общих соображений, например из того, что и половины речей этого их голого проповедника, не говоря уже о делах, хватило бы на создание ему больших неприятностей. Лесных, прямой обязанностью которого и являлось создание этих самых неприятностей для различного рода трясунов и провидцев, не мог не знать о том, что творилось буквально у него под носом, в семидесяти километрах от Москвы. А если знал и ничего не делал – это уже был состав преступления. Впрочем, если предположить, что Лесных ничего не знал, это тоже можно

было расценивать как преступление, точнее, как преступную халатность, в которой любой, кто хоть немного знал полковника Лесных, вряд ли решился бы его заподозрить. Похоже было на то, что вся творящаяся здесь катавасия происходила с ведома полковника, а то и вовсе по его прямому указанию.

Полковник Малахов со вздохом подумал, что тому существует масса косвенных доказательств, в свете которых деятельность полковника Лесных в этом поселке представляется, мягко говоря, трудно объяснимой.

Взять хотя бы этого нового попа или ту странную историю, в которой непонятным образом оказались замешаны журналист Андрей Шилов и отвечавший за его безопасность майор Колышев, как-то ухитрившийся упустить журналиста из вида. И все время то тут, то там, как чертик из табакерки, выскакивал Слепой. Он проходил через мысли полковника тонкой пунктирной линией, начало и конец которой безнадежно терялись в потемках.

Полковник заснул перед самым рассветом и проснулся с тяжелой головой и отвратительным привкусом во рту от бесчисленного множества выкуренных накануне сигарет. Первым делом он схватился за сотовый телефон и долго тряс его, дул в микрофон, тыкал в кнопки и ругался черными словами, прежде чем до него дошло, что вынутые из телефона батарейки так и лежат в кейсе, и он совершенно напрасно истязает ни в чем не повинный аппарат.

Помянув недобрым словом научно-технический прогресс, полковник вставил элементы питания в трубку и позвонил в отдел. Обозвав своих подчиненных бандой дармоедов и тунеядцев, умеющих только жрать водку в рабочее время и на народные деньги, он ощутил некоторое облегчение и, зевая и протирая глаза, объяснил своему заместителю, чего он, собственно, хочет. Заместитель сказал «есть» и поспешно прервал связь, чтобы не услышать сакраментальное полковничье «есть на ж… шерсть». Полковник хмыкнул – ход мыслей заместителя был ему предельно ясен – и отправился в душевую приводить себя в порядок.

Звонок полковника произвел среди его сотрудников взрыв делового оживления, сопровождавшегося своеобычной суетой.

Немедленно был извлечен из-за карточного стола водитель оперативного автомобиля, и немедленно же выяснилось, что отечество как пребывало в опасности, так и будет пребывать в течение неопределенного времени, потому что в машине стучат клапаны, засорился бензонасос и проколото заднее колесо, а завгар, жирная сволочь, не дает запчастей. Кинулись звонить завгару, но того не оказалось на месте, и тогда решено было отправляться в экспедицию на личном автомобиле капитана Борисова.

Водитель оперативки немедленно оживился и полез было за руль, но ему дали по рукам и отправили ремонтировать машину с поручением сообщить завгару, что на него заведено уголовное действие, как на злостного саботажника, работающего на организованную преступность. Шофер уныло побрел, а пятеро сотрудников отдела, набившись в немолодую, но надежную и вместительную «Тойоту-камри» капитана Борисова, укатили, горя желанием поскорее полюбоваться своим шефом в роли командированного из Вологды. Предвкушение этого редкостного зрелища создавало и поддерживало в салоне автомобиля приподнятое, праздничное настроение, и запыленная темно-синяя «Тойота», через раз нарушая правила дорожного движения, покатила прочь из города под шутки и прибаутки радостных и возбужденных пассажиров.

Начавшее было понемногу утихать веселье вспыхнуло с новой силой, когда на пятьдесят втором километре Минского шоссе они наткнулись на привязанную брючным ремнем к километровому столбику женщину в сбившемся

на сторону пепельном парике. У женщины было длинное холеное лицо, на котором застыло выражение бессильной ярости, бешеные серые глаза и белоснежные лошадиные зубы, которые она скалила, как разъяренная самка шимпанзе. У ног ее были аккуратно разложены автомат Калашникова с откидным прикладом, пистолет системы Макарова и три гранаты Ф-1 «лимонка». Водители проезжавших мимо машин притормаживали, чтобы оказать помощь попавшей в беду женщине, но тут же испуганно газовали дальше, едва завидев эту зловещую выставку.

Капитан Борисов аккуратно затормозил у беленого бетонного столбика с отметкой «52» на синей эмалированной табличке, и весь экипаж «Тойоты» дружно высыпал наружу, чтобы полюбоваться невиданным дивом. Тут же выяснилось, что диво можно было не только созерцать или, скажем, трогать, но и слушать – оно отличалось завидным красноречием, и даже видавшие виды офицеры ФСБ смогли заучить несколько совершенно новых для них слов и выражений. Впрочем, они были ребята необидчивые, и настроение на время испортилось только у капитана Борисова, которому обильно оплевали брюки. Капитану пришлось отойти в сторонку и под смех и обидные советы коллег чистить брюки пучком травы.

Грустил капитан недолго. Случай отыграться представился ему немедленно, так как, будучи владельцем и водителем единственного находившегося в распоряжении группы транспортного средства, он был избавлен от необходимости тянуть жребий, когда встал вопрос о том, кому везти их находку в Москву.

Не повезло старшему лейтенанту Емелину, и он, вздохнув, извлек из недр своего пиджака наручники, прикидывая, как ему остановить попутку, имея на руках такой багаж. Он решил проблему, выйдя на середину дороги и наведя автомат в центр лобового стекла ехавшего в сторону Москвы микроавтобуса «Мерседес» под веселые комментарии, доносившиеся из стоявшей на противоположной стороне дороги «Тойоты». Комментарии сменились настоящим взрывом восторга, когда водитель микроавтобуса, решив, как видно, не искушать судьбу, выскочил из не успевшего еще до конца остановиться автомобиля и стреканул в придорожные кусты. Емелин сорвал голос, выманивая его оттуда, но в конце концов недоразумение разрешилось, и вскоре старшая медицинская сестра хирургического отделения крапивинской больницы прибыла-таки в Москву, хотя и не совсем так, как она рассчитывала, а главный эколог области герр Спицын так и не узнал о готовившемся покушении на его жизнь.

Полковник Малахов ничего этого, разумеется, не знал и знать не мог, хотя кое о чем догадывался, например о настроении своих подчиненных.

«Клоуны», – проворчал полковник, покидая гостиницу.

Все утро он неторопливо, даже праздно разгуливал по поселку, побывав еще раз в знакомом гастрономе, заглянул ненадолго в больницу, посетил поселковую администрацию и закончил экскурсию в отделении милиции. После его визита крапивинские блюстители порядка долго приходили в себя и еще дольше употребляли некоторые новые для себя обороты речи, которыми обогатил их лексикон командированный из Вологды.

Ведомственный патриотизм полковника все еще боролся с его совестью, и, чтобы развеять свои сомнения и избавиться от душевных мук, полковник решил ненадолго заглянуть в церковь. Не то чтобы он собирался досаждать своими проблемами Богу – отнюдь. У него был разговор к попу.

Велосипеда у полковника не было, а такой буржуазной роскоши, как такси, в Крапивино еще не завели. Во время своих хождений по поселку полковник узнал, что дважды в сутки из поселка выходит автобус, который, поколесив пару часов по окрестным ухабам и заехав в несколько деревень, неизменно, своим ходом или на буксире, возвращается к исходной точке своего маршрута. Первый рейс отправился три часа назад, второй ожидался ближе к вечеру, и полковник Малахов, негромко насвистывая «Долог путь до Типперери» для поднятия боевого духа, отправился в Мокрое пешком, совсем как лейтенант Силаев.