Возвращение с Западного фронта (сборник)
Шрифт:
Кондуктор дал звонок, и автобус тронулся. Из-под колес взметнулись снопы брызг и обрушились на тротуар. Я пошел дальше. Надо было предупредить Кестера и достать билеты.
К двенадцати часам дня я пришел домой и успел сделать все, отправил даже телеграмму в санаторий.
– Пат, – сказал я, еще стоя в дверях, – ты успеешь уложить вещи до вечера?
– Я должна уехать?
– Да, – сказал я, – да, Пат.
– Одна?
– Нет. Мы поедем вместе. Я отвезу тебя.
Ее лицо слегка
– Когда же я должна быть готова? – спросила она.
– Поезд уходит в десять вечера.
– А теперь ты опять уйдешь?
– Нет. Останусь с тобой до отъезда.
Она глубоко вздохнула.
– Тогда все просто, Робби, – сказала она. – Начнем сразу?
– У нас еще есть время.
– Я хочу начать сейчас. Тогда все скоро будет готово.
– Хорошо.
За полчаса я упаковал несколько вещей, которые хотел взять с собой. Потом я зашел к фрау Залевски и сообщил ей о нашем отъезде. Я договорился, что с первого ноября или даже раньше она может сдать комнату Пат. Хозяйка собралась было завести долгий разговор, но я тут же вышел из комнаты.
Пат стояла на коленях перед чемоданом-гардеробом, вокруг висели ее платья, на кровати лежало белье. Она укладывала обувь. Я вспомнил, что точно так же она стояла на коленях, когда въехала в эту комнату и распаковывала свои вещи, и мне казалось, что это было бесконечно давно и будто только вчера.
Она взглянула на меня.
– Возьмешь с собой серебряное платье? – спросил я.
Она кивнула.
– Робби, а что делать с остальными вещами? С мебелью?
– Я уже говорил с фрау Залевски. Возьму к себе в комнату сколько смогу. Остальное сдадим на хранение. Когда вернешься, заберем все.
– Когда я вернусь… – сказала она.
– Ну да, весной, когда ты приедешь вся коричневая от солнца.
Я помог ей уложить чемоданы, и к вечеру, когда стемнело, все было готово. Было очень странно: мебель стояла на прежних местах, только шкафы и ящики опустели, и все-таки комната показалась мне вдруг голой и печальной. Пат уселась на кровать. Она выглядела усталой.
– Зажечь свет? – спросил я.
Она покачала головой:
– Подожди еще немного.
Я сел возле нее:
– Хочешь сигарету?
– Нет, Робби. Просто посидим так немного.
Я встал и подошел к окну. Фонари беспокойно горели под дождем. В деревьях буйно гулял ветер. Внизу медленно прошла Роза. Ее высокие сапожки сверкали. Она держала под мышкой пакет и направлялась в «Интернациональ». Вероятно, это были нитки и спицы – она постоянно вязала для своей малышки шерстяные вещи. За ней проследовали Фрицци и Марион, обе в новых белых, плотно облегающих фигуру дождевиках, а немного спустя за ними прошлепала старенькая Мими, обтрепанная и усталая.
Я обернулся. Было уже так темно, что я не мог разглядеть Пат. Я только слышал ее дыхание. За деревьями кладбища медленно и тускло начали карабкаться вверх огни световых реклам.
Было восемь часов вечера. На улице загудел клаксон.
– Готтфрид приехал на такси, – сказал я. – Он отвезет нас поужинать.
Я встал, подошел к окну и крикнул Готтфриду, что мы идем. Затем я включил маленькую настольную лампу и пошел в свою комнату. Она показалась мне до неузнаваемости чужой. Я достал бутылку рома и наспех выпил рюмку. Потом сел в кресло и уставился на обои. Вскоре я снова встал, подошел к умывальнику, чтобы пригладить щеткой волосы. Но, увидев свое лицо в зеркале, я забыл об этом. Разглядывая себя с холодным любопытством, я сжал губы и усмехнулся. Напряженное и бледное лицо в зеркале усмехнулось мне в ответ.
– Эй, ты! – беззвучно сказал я. Затем я пошел обратно к Пат. – Пойдем, дружище? – спросил я.
– Да, – ответила Пат, – но я хочу еще раз зайти в твою комнату.
– К чему? В эту старую халупу…
– Останься здесь, – сказала она. – Я сейчас приду.
Я немного подождал, а потом пошел за ней. Заметив меня, Пат вздрогнула. Никогда еще я не видел ее такой. Словно угасшая, стояла она посреди комнаты. Но это длилось только секунду, и улыбка снова появилась на ее лице.
– Пойдем, – сказала она. – Уже пора.
У кухни нас ждала фрау Залевски. Ее седые букли дрожали. На черном шелковом платье у нее была брошь с портретом покойного Залевски.
– Держись! – шепнул я Пат. – Сейчас она тебя обнимет.
В следующее мгновение Пат утонула в грандиозном бюсте. Огромное заплаканное лицо фрау Залевски судорожно подергивалось. Еще несколько секунд – и поток слез залил бы Пат с головы до ног, – когда матушка Залевски плакала, ее глаза работали под давлением, как сифоны.
– Извините, – сказал я, – но мы очень торопимся! Надо немедленно отправляться!
– Немедленно отправляться? – Фрау Залевски смерила меня уничтожающим взглядом. – Поезд уходит только через два часа! А в промежутке вы хотите, наверно, напоить бедную девочку!
Пат не выдержала и рассмеялась:
– Нет, фрау Залевски. Надо проститься с друзьями.
Матушка Залевски недоверчиво покачала головой.
– Фрейлейн Хольман, вам кажется, что этот молодой человек – сосуд из чистого золота, а на самом деле он в лучшем случае позолоченная водочная бутылка.
– Как образно, – сказал я.