Возвращение в Гусляр

Булычев Кир

– В отдаленных отсюда, – послушно ответил Удалов. – В костромских лесах, если не ошибаюсь. Я в Костроме ему памятник видел – рукой за речку показывает, куда идти не следует.

Удалов хихикнул, приглашая остальных присоединиться. Никто не присоединился.

Удалов осекся. Здесь никто не собирался шутить.

– Подскажите мне, – произнес Салисов, – чем прославился Иван Сусанин в памяти русского народа?

– Он завел поляков в лес, – послушно ответил Удалов, – где не было видно ни зги. Сусанину с сердцем вскричали

враги: «Куда ты завел нас – не видно ни зги!»

– Хватит! – оборвал Удалова Салисов. – Не пытайтесь показаться глупее, чем вы есть.

В комнате воцарилось молчание. С каждой секундой оно все тяжелее ложилось на плечи присутствовавших.

Наконец Удалов не выдержал и пискнул:

– Ну?

– Стендаль сказал, что вам можно доверять, – произнес Собачко с некоторым удивлением, словно хотел показать всему миру, что на самом деле Удалову лучше не доверять.

– Выхода нет, – помог гостям Стендаль.

– Историческая правда, – строго сказал Собачко, – заключается в том, что поляки, которых завел Сусанин, несли с собой большой и важный груз – награбленные в Вологде ценности.

– Золото, драгоценности, мебель, бусы, янтарь, жемчуг, – подытожил Салисов.

Он вытащил из кармана черный лаковый бумажник, раскрыл его, вынул листок, исписанный мелко и густо, и проверил по нему, правильно ли перечислил награбленное поляками.

– По нашим сведениям, – продолжал Салисов, – оставленные в глуши Сусаниным поляки, в отчаянии перед гибелью, прорубили полынью в озере Темном в окрестностях города Великий Гусляр, а потом замерзли в чаще леса.

– Исторический факт! – воскликнул Собачко и погладил себя по животу, радуясь тому, что ему сытно, тепло и не грозит смерть от холода.

– Все это обнаружено нами в архивах КГБ, – сказал Салисов. – Большевики скрывали эти сведения от народа, надеясь сами отыскать сокровища. Но не вышло, потому что документы были утеряны в годы великих чисток. Вы понимаете?

– Но мы теперь знаем, – продолжил Собачко. – Озеро Темное! Мы должны отыскать это озеро и нырнуть в его глубины. Сокровища, которым нет цены, лежат на его дне. В тине. И вы нам поможете.

– Почему? – спросил Удалов.

– Потому что это ваш гражданский и нравственный долг, – сказал Собачко.

Стендаль в отчаянии глядел на Удалова.

– Сокровища, говорите… – протянул Удалов, поглаживая лысину, обрамленную пегими вьющимися кудрями. – Тогда вам, товарищи, следует обратиться в наш музей. Он и заботится о сокровищах.

– Ах, оставьте! – отмахнулся Салисов. – В музее сидят некомпетентные, ограниченные люди.

Удалов укоризненно покачал головой. Стендаль взволнованно вмешался в разговор:

– Корнелий Иванович, эти господа просят им помочь.

– В чем?

– Проведите нас к Темному озеру, – жестко произнес Собачко. – Мы вам заплатим.

– Я бы рад, – сказал Удалов, которому эти люди страшно не нравились. – Но,

к сожалению, такого озера в наших краях не существует.

– Ложь! – отрезал Собачко. – Такое озеро у вас есть, хотя, может быть, под другим названием. Так что вы, Корнелий Иванович, не манкируйте. Иначе нам придется принять меры.

– Корнелий Иванович! – Голос Стендаля дрожал от волнения и страха. – Корнелий, помоги им!

Произнося эти отчаянные слова, Стендаль старался незаметно для приезжих подмигивать Удалову.

Удалов и без подмигивания знал, что положение критическое. К озеру Копенгаген, которое ранее звалось Темным, тайных троп нет. Лесом по шоссейке районного значения доезжаешь автобусом до шестнадцатого километра, потом тропинкой, довольно исхоженной, идешь еще километр с небольшим. Вот ты и на месте. Эту дорогу знает каждый пятый житель Великого Гусляра. Секрет лишь в том, что мало кому известно прежнее название озера Копенгаген. Если ты не был на памятной беседе Елены Сергеевны в позапрошлом году и не читал опубликованной тогда же заметки Стендаля в «Гуслярском знамени», то сочетание слов «Темное озеро» ничего тебе не скажет. Впрочем, если подозрительные молодые люди выйдут на улицу, покажут десяти прохожим зеленую купюру, то наверняка отыщут хотя бы одного проводника в гуслярские леса.

– И как же вы намереваетесь искать этот клад? – спросил Удалов, глядя на Собачко проникновенно и целеустремленно.

Тот принял этот взгляд за чистую монету и ответил:

– Оборудование на подходе. Летит вертолетами. Батискаф, катер, надувной плот, скафандры…

Собачко загибал пальцы. Салисов добавил, глядя на его пальцы:

– Акваланги, сухой паек, гранатомет…

– Базилио! – оборвал спутника Собачко.

– Имеется в виду гарпуномет, – поправился Салисов и тонко усмехнулся под бородой.

– А потом? – спросил Удалов.

– У нас есть фонд. Международный фонд – пострадавшим от землетрясения детям Ашхабада.

– В каком же году было там землетрясение? – удивился Стендаль.

– Важен факт, – отрезал Собачко.

– У тех детей уже внуки, – заметил Удалов, но никто его не услышал.

– Выходим сейчас, – сказал Салисов. – Берем удочки, резиновые сапоги.

– Кепку! – подсказал Собачко.

– Стендаля берем? – спросил Удалов.

– Обойдется! – ответил Собачко.

Говорил Собачко тонким пронзительным голосом с какой-то странной бабской кухонной интонацией, будто бранился.

– А чего я без Миши пойду? – сказал Удалов. – Что вы меня, купили, что ли?

– Наш фонд людей не покупает. Они добровольно ходят, – проворчал в бороду субтильный Салисов.

Удалов стоял как небольшая круглая скала. Непоколебимо.

– Иди, Корнелий, – прошептал Стендаль. – Понятно же!

Корнелий понимал, что сопротивляться бесполезно, но упрямство было его второй натурой. Он повторил: