Возвращение в Москву
Шрифт:
«В светском обществе» мы с Юлькой, однако, стали суперпопулярны, именно что сенсационны, вошли в моду в определенных кругах. Вряд ли на это рассчитывал шантажист. Популярность популярностью, но мы чувствуем себя в тусе дешевыми игрушками, которые сломать не жалко. Скрытые издевки, насмешки, мерзкие намеки, и при этом – исключительное радушие.
Сегодня мы идем на бал по поводу новомодного праздника Хеллоуина. Откуда он взялся-то? Совершенно чужой, темный. День, вернее, ночь всех чертей, так его Юлька назвала. Последняя ночь октября.
– Ты готов, Юрка? Что ты копаешься?
– Кто бы говорил, – ворчу я привычно, чтобы она ничего не заподозрила.
– Ну уж. Главный копуша у нас ты. Маску не забыл?
– Зачем еще? Капюшона вполне достаточно. Там же есть прозрачный кусочек для глаз.
– Ну как хочешь. А я не могу все время задыхаться под капюшоном. Не очень удачная деталь костюма, надо признаться.
Мы в маскарадных костюмах – это условие, при котором пускают к Андрону Парвениди в «Храм» на чертов праздничек. Еще условие: никаких фей, бабочек, принцев и принцесс на балу – одни чудища, черти, привидения, вампиры и тому подобное. Ночь ужасов. Игра в триллер.
Некоторым и костюмы-то не понадобятся. Наоборот, им стоит всего лишь скинуть маску, которую они носят в повседневности. Это не мои бредовые измышления, это Юлька так говорит. Маскарад навыворот.
Я вспомнил отрывок одного стихотворения, которое любил декламировать некий Жама, сосиделец мой под Можайском:
Я просыпаюсь в час самоубийц,свободный час, когда душа на воле,И люди спят, а не играют роли,И маски спят, отлипшие от лиц. [4]4
Стихотворение Евгения Блажеевского.
Вот оно и нагнало меня сейчас. Я просыпаюсь.
Бедная моя затравленная девочка. Только я знаю, чего ей стоит держаться. Я-то слабая для нее опора, я сумасшедший – признаюсь в этом самому себе. Но она живет мыслью о встрече с сыном и все мечтает, что мы с ним обретем друг друга. Однако сегодня наш последний выход перед отлетом в Лондон, если отлет наш, конечно, состоится, на что шансов чуть, только она об этом не знает. Но я должен успеть, во что бы то ни стало, не упустить сегодняшней возможности.
Наши маскарадные костюмы. Юлька решила не изощряться особо и заказала два балахона привидений. Нечто слегка прозрачное и переливающееся, с капюшоном, который можно опустить на лицо. Отличная штука для моей затеи. С другой стороны, я почти уверен, что не нужен мне никакой маскарадный костюм. Скрывать содеянное не перед кем будет. Если я уничтожу главного, от которого тянутся все нити паутины, если я уничтожу средоточие чуждого, пойдет цепная реакция. Чем все кончится – никто не ведает.
Обслугу тоже велено наряжать, и нас везет шофер-оборотень – Никита Спартакович в волчьем облике. Он недоволен отсутствием своей лаковой фуражки, краснеет от недовольства и поджимает губы.
Перед входом в «Храм» в темноте осенней ночи горят прозрачные тыквы со злобным оскалом. Это газовые факелы под круглым фонарем-тыквой, изготовленным по специальному заказу. Ноет диссонансная музыка прямо из-под ног – динамики установлены в сточных канавках по обе стороны мощеной дорожки, ведущей к входу в «Храм».
Юлька, несмотря на мой запрет, не порвала приятельских отношений с Андроном, а на мою плохо скрываемую неприязнь ему наплевать, и он, наряженный Дракулой-нетопырем, радушно приветствует нас. У него за спиной придерживает огромный, словно зонтик, шелковый капюшон Старая Кобра. Муся Парвениди, рыжая полуголая ведьма, судя по ее поведению, снова имеет виды на бывшего мужа. Разорена, наверное. Андрон забавляется, обнимая у нее на глазах престарелую и грузную эстрадную приму в обтягивающем костюме то ли чертихи, то ли черной коровы из страшных снов. Та хрипло хохочет и верещит:
– Андрончик, детка, а шампанское будет? Или ты нас сегодня будешь кровью поить?
– «Кровавой Мэри» буду поить, Элька. Я же не монстр.
– Не монстр?! Твою мать!!! Не выразить, как я разочарована… Пойду поищу себе монстра.
Красное, черное, рыжее, белое, змеино-зеленое, серое. Золото и бриллианты всенепременные. Всё мельтешит. И все узнаваемы под масками. Уверен, что я не ошибся ни разу. А Юлька теряется, пытаясь опознать очередного представителя ряженой нечисти.
– Юрка, это кто? Этот скелет в черном плаще? Ты узнал?
– Это же твой ненаглядный ювелир, как его там?.. Вообще-то, для скелета он жирноват.
– А-а, понятно. Гаврик Изорский-Кунц. Надо бы поздороваться. А девочка-вампир в белом платьице с кружевами? Совсем не пойму.
– Это же Наша Конфетка. Юлька, ну, его-то могла бы и узнать.
– Игорек Савватеев? Надо же, как откровенно.
– По-моему, он никогда и не скрывал своих склонностей. Ты что, Юлька? Забыла, как он пытался меня соблазнить? Приглашал в свой бордель, то есть в гей-клуб, просто котом вокруг ходил, буквально обтирался.
– Ты с ума сошел! Я и не знала никогда.
– Мне казалось, я тебе рассказывал.
– Ничего подобного ты не рассказывал! А красный джинн? Ах, понятно! Это наш Султанчик. Девочки из «Чешского Ларчика» на него очень жаловались. Он им предлагал вместе сняться в порноклипе. Каждой обещал массу острых ощущений. Вероятно, мальчики из подтанцовки и начинающие поп-сокровища, которые просят его о протекции, ему обрыдли. Видеть поганца не хочу. А это что за чучело дистрофическое с лисьей головой? Демон какой-то?
– Лисянский же, Юлька! Как не узнать? Этот ваш шарлатан-психоаналитик или кто он там еще.
– Ах да! Кто же еще. У меня голова кругом. И декорации такие неприятные. Будто расстрельная камера какая-то, а не бальный зал. Слушай, мы отметились, так, может, еще по стаканчику и до дому?
– Да-да, – говорю я рассеянно и все ищу глазами того, ради кого я здесь и появился.
– Юрка?
– Сейчас.
Кажется, вон он там, за колонной, увитой терниями, подсвеченными красным. Широкое бледное лицо под красно-черной полумаской, длинная и тоже почему-то красно-черная щель рта, голый череп, без черного паричка на этот раз и без черных злодейских усов. Если бы не серьга в ухе, уж так похож на Юлькиного шофера. Маски сброшены, это называется. Филипп Ипполитович собственной персоной. Улыбается покровительственно, приветствуя поднятием бокала с «Кровавой Мэри» всех своих… Свою паству. А также паршивых овец в лице нас с Юлькой.