Возвращение в строй
Шрифт:
– Ты язык-то попридержи! Когда женишься, тогда и рассуждать будешь, а братуха твой, олень мохноногий, Лизку вином взял. Знает, что слаба она на это дело. И ведь мы с ним раньше дружили. С детства его знал. У… у, паскуда, найду обоих – порешу!
– Денис-то при чем?
– А на хрена он поил ее?
– Кто?
– В пальто, придурок. У вас что, вся родня такая тупая, как Денис твой? И ведь врубился, козел, в тачку засадил Лизку и сюда. Говори, морда! – Давыдов замахнулся на Чижова. – Кто у вас тут живет? К кому нырнул Денис твой, далеко ведь уехать не мог.
– Да никого тута нет, Олег,
Он попытался взять Давыдова за руку, но тот вырвался:
– Не лапай! Че мне твой охранник? Ясный палец, скажет, никого не видел, ничего не знаю. Потому как предупрежденный.
В ссору, «грозящую» перейти в потасовку, вмешался Горшков:
– Ну, вы че, мужики, в натуре? Хорош базарить. Ты, Олег, положи на свою Лизку, раз слаба на передок и «бухалово», на хрена она такая тебе нужна? Если ведет шашни с Денисом, пусть у него и остается. Выгони Лизку к едрене фене, детей у вас все одно нет, и баб на деревне нормальных, да вдовых или разведенных хватает, возьми фельдшерицу. Чем не баба? Она точно за бутылку раздвигать ноги не станет.
– А тебя кто спрашивает? Навязался тоже!
– Эй, клоуны, вам здесь не цирк шапито! – не выдержал Алексеев.
– Чего?! – взревел Давыдов. – Мы клоуны?! Ты, петух гамбургский, хлебало-то прикрой, а то я тебе его в момент раскидаю по брусчатке!
– Я сейчас полицию вызову!
– Ха? Напугал ежа голой задницей. Кого ты вызовешь? Сашку-участкового, которого из пушки не разбудишь? Али к тебе сюда городские менты поедут?
– Не волнуйся, приедут те, кто надо. Но тогда хлебало уже вам всем раскидают по площадке, а потом все вылизать заставят. Ну что, продолжаем цирк?
– Ты погоди, мужик, не надо никого вызывать, – подошел к решетке Горшков. – Тут понимаешь какое дело. У Олега, это что поменьше, жена блудливая. Нет, по трезвяку, как все, хозяйством занимается, убирается, за мужем смотрит, но как на пробку наступит, так в момент с катушек летит баба.
– Я уже понял, что у вашего Олега какой-то хмырь Денис увел жену. Усадьба наша здесь при чем?
Алексеева начал увлекать этот спектакль. Все какое-то развлечение, тем более повышенную готовность к приему городского гостя Боровской объявил с четырех часов утра. Так что не поспать. А вместо того чтобы до рези в глазах пялиться на монитор, лучше немного развеяться, да и время быстрее пройдет. Мужики эти никакой угрозы не представляли, так, мужички деревенские, неотесанные, справится.
– Да я-то понимаю, что ни при чем, – продолжал Горшков, – но Олегу будто моча в голову ударила, тока сюда мог увезти его супружницу Денис. Ты не вызывай никого. На хрена нам проблемы? А Олег, он побесится, пока самогон в башке играет, и успокоится. Лизка же наверняка у какой-нибудь подруги. Знает, если сейчас ее муж поймает, смертным боем изобьет.
– Вы откуда будете?
– Из Дужской.
– Не знаю. Что это, село, деревня, поселок?
– Деревня. Это за Светлым, в лесу. Там раньше народу много жило, как река Дужка полноводной была. А как плотину ГЭС поставили, так обмелела до ручья. К нам чужие не приезжают. Глухомань. И дворцов таких, – показал Горшков на особняк, – не ставят.
В это время к решетке
– Мужик, я к тебе не в претензии. Знаю, на службе. Ломиться на территорию не буду, да и без толку это, но ты мне правду скажи, здесь Лизка?
– Нет тут никакой Лизки и никакого Дениса.
– Врешь ведь, сука!
– Завязывай на людей лаять. Может, дальше, в соседнюю деревню укатил Денис? – оттащил от решетки Давыдова Горшков.
– К кому? Там дворов-то осталось, штук пятьдесят.
И снова возник спор. Деревня большая, нет, малая. Давыдов восхитительно играл свою роль, то успокаиваясь, то взрываясь, то соглашаясь ехать в «обратку», то кидаясь к решетке. Он держал Алексеева в постоянном напряжении, и тот не мог заниматься ничем, кроме как смотреть на случившуюся внезапно ссору подъехавших на «Форде» мужиков.
У него мелькнула мысль вызвать начальника охраны. Но, во-первых, Боровской сразу поймет, что потасовка перед воротами длится не меньше двадцати минут, так какого черта все это время бездействовал охранник? Во-вторых, начальник охраны тут же вызовет мордоворотов из ЧОПа и знакомых ментов из райотдела. Частные охранники приедут минут за двадцать и просто набьют морды мужикам. (Он даже не догадывался, что «пьяные» мужики гораздо быстрее и качественнее отделают чоповцев.) В-третьих, прекратится эта карусель.
Поэтому, поглядывая на окна фасадной части особняка, он продолжил участвовать в спектакле, проходящем по сценарию спецназа.
Пока шла перепалка, Кулагин с большим трудом, дважды едва не сорвавшись, добрался до окна.
Девушка помогла ему, открыв одну створку, подала руку. Ее маленькие ладони утонули в ладони капитана. Он улыбнулся. Скорее Павел вытащил бы ее из комнаты, чем она втащила его. Но, как бы то ни было, Кулагин достиг своей цели и оказался в комнате, которая так манила его последние дни.
Вблизи девушка была еще красивее. Нет, даже не красивее, очаровательнее, милее, привлекательнее и в то же время совершенно беззащитна.
– Здравствуй, Лена.
– Здравствуйте, я так рада, что вы откликнулись на мою мольбу.
– Просьбу. Во-первых, давай на «ты», во-вторых, откликнуться на просьбу еще не значит помочь, и, в-третьих, не надо быть такой доверчивой, а если я работаю на Старикова и Боровского и действую с их согласия?
– Нет, – уверенно ответила девушка, – у вас глаза добрые. Люди с такими глазами не способны на подлость. Вы сильный, но милосердный. О господи, как у меня сегодня болит голова!
– Присядь.
Девушка присела на кровать.
– Врач вчера приходил?
– Да, и вел он себя как-то странно, не сделал укола.
– Мы, под «мы» я имею в виду себя и своих друзей, имели с господином Икориным разговор и знаем, что он дает тебе и зачем.
Елена изумленно и в то же время испуганно взглянула на Павла:
– Но он же расскажет об этом мачехе!
– Нет, Лена, он никому ничего не расскажет.
– Вы его запугали?
– Можно сказать и так. Подожди. Этот урод по требованию Аллы Борисовны давал такие препараты, да? – И Кулагин перечислил психотропные препараты, подавляющие волю, вызывающие апатию, слабость и боль в мышцах, помутнение сознания и, в конце концов, полную недееспособность.