Возвращение
Шрифт:
Однако начнем с начала. Видите вон там церковную колокольню? В том здании располагается приют, в котором я выросла. Однажды за мной приехал мужчина — Жан Кюзенак, супруг Амели, тети Макария. Тогда я ничего не знала о своих родителях. Отец рассказал мне все только после смерти своей жены. Макарий по воскресеньям приезжал в Прессиньяк. Ему нравилось меня унижать, называя безотцовщиной, а ведь тогда я была еще подростком! Я так его боялась! Позже, когда я выросла, он стал действовать по-другому. Время шло, но он продолжал меня преследовать. Однажды вечером, зимой, когда я ждала своего
Мари умолкла, ощутив внезапную усталость оттого, что пришлось воскресить в памяти эти болезненные воспоминания. Картины из прошлого возникали перед мысленным взором, ясные и жестокие, равно как и безжалостные слова… Она отвернулась и снова села на камень.
Гийом молчал. Да и слышал ли он слова Мари? Она не знала наверняка. Но нет, каждое ее слово каленым железом было запечатлено в его сознании! Глядя на воду канала, он испытывал мучительное желание раствориться в ней навсегда, чтобы вся эта гнусность исчезла вместе с ним. Цепляясь за остатки надежды, он проговорил едва слышно:
— Я не могу поверить, что отец был таким жестоким!
Повисла долгая пауза. Молодой человек повернулся и посмотрел на Мари. Она беззвучно плакала, взгляд ее затерялся где-то вдали. Он заметил, что она дрожит всем телом, что на лице ее написана невыносимая боль… Ни эти слезы, ни это волнение не могли быть наигранными. Они были лучшим доказательством, чем любые слова, тем самым доказательством, которого недоставало Гийому. Но теперь сомнений у него не осталось.
— Мадам, что с вами? — спросил он. Ему было странно видеть, что такая сильная и мужественная женщина плачет перед ним.
— Вы не понимаете? Просто мне больно вспоминать все эти ужасы! Я не настроена враждебно по отношению к вам, молодой человек. Даже наоборот, мне кажется, что вы — славный мальчик, которого обманули. Макарий умер, и я ничего не могу с этим поделать. И его смерть, о которой я никогда не сожалела, освободила меня от ярма его ненависти, навсегда оставшейся для меня непонятной. Может, он злился на меня из-за той неудавшейся попытки изнасилования? Мне жаль чернить образ вашего отца, но жить во лжи — не выход! Рано или поздно правда настигнет вас, и придется заплатить за нее страшную цену, поверьте, я кое-что об этом знаю…
У Гийома недоставало смелости продолжать разговор. Обхватив голову руками, он вдруг осознал, что ему тоже хочется плакать. Он чувствовал себя снова маленьким мальчиком, и ему было так плохо, так хотелось прижаться к этой женщине, которая казалась такой мягкосердечной, такой ласковой и великодушной… Ему хотелось утешить ее, но и услышать от нее слова прощения, получить немного материнской нежности…
— Вы все мне рассказали? Или есть еще что-то, о чем вы не решаетесь сказать?
Мари колебалась. Зачем вспоминать о том изнасиловании в гестапо? Сын Макария теперь знал достаточно, чтобы не спутать злоумышленника с его жертвой!
— Большего вам знать и не надо! Гийом, говорю вам снова: радуйтесь своей юности, смотрите в будущее! Жизнь слишком
То, как Мари произнесла его имя, успокоило молодого человека. По-дружески, почти ласково… И эта фамильярность не то что не рассердила его, она придала ему смелости говорить доверительно:
— Мадам, мой отец портил вам жизнь, и я чувствую, что вы не открыли мне всю правду! Когда я вспоминаю, что натворил, я сам себя стыжусь!
Мари пожала плечами, думая, что он намекает на отказ в ссуде Полю. Она даже попыталась найти для него оправдание:
— Как говорится, на войне все средства хороши! Зачем бы вы стали помогать моему сыну, если были уверены, что это я донесла на вашего отца? Как бы то ни было, это мужественный поступок — приехать в Обазин, чтобы со мной поговорить. А теперь мне пора, уже полдень или даже позднее. Муж и дочки будут волноваться…
Она робко улыбнулась Гийому. Потом дружелюбно протянула ему руку и добавила:
— Давайте мириться!
— Не знаю, возможно ли это! — воскликнул он, отстраняясь. — Вы бы не предложили этого, если бы знали…
Мари повнимательнее присмотрелась к юноше. В его светлых глазах была тревога, кулаки сжались, на лбу обозначилась морщинка гнева. Неужели это никогда не закончится? Устало и с некоторым отвращением она сказала тихо:
— Объяснитесь раз и навсегда!
— Мадам, вы несколько раз упомянули об анонимных письмах. Я знаю, кто вам их посылал! Если бы в то время я был поумнее, я мог бы этому помешать! Но я не стал, наоборот, я радовался, представляя, сколько неприятностей вам это причинит. То, что вам угрожали смертью, тогда казалось мне справедливым, особенно по отношению к вашему мужу. Из-за него умер молодой парень в Прессиньяке — ваш муж отказался ему помочь…
Ошеломленная этим признанием, Мари вскочила и отступила на пару шагов. Мгновение — и этот высокий молодой человек с низким волнующим голосом уже не казался ей достойным даже малейшего снисхождения!
— Кто писал эти письма? Ваши добрые друзья Варандо? Элоди или Фирмен? И это казалось вам забавным? Боже мой, да вы понимаете, о чем говорите? Из-за этих писем я чуть не сошла с ума от горя, а мой муж поседел! И эти кретины — что он, что она — еще осмелились называть мою приемную дочь безотцовщиной! Видеть, как оскорбляют сироту, — это забавно, конечно! Вы так же виноваты, как и они! Не хочу больше видеть вас! И никогда больше не вмешивайтесь в нашу жизнь!
Гийому был понятен гнев Мари. Отвращение, которое она даже не пыталась скрыть, глубоко его ранило.
— Простите меня, мадам Меснье! Я виноват в том, что поверил тем, кто врал мне, вы правы! Я не заподозрил в злом умысле Элоди, она казалась такой искренней… И она столько всего знала о моем отце…
— Замолчите и возвращайтесь к своим друзьям! — крикнула Мари. Ее захлестнула ярость. — Эта змея Элоди наверняка дожидается вас, чтобы наговорить про меня еще каких-нибудь гадостей! Но знайте: мой муж никого не убивал! Спросите у бакалейщицы в Прессиньяке! Она расскажет, как погиб ее сын в день свадьбы вашей дорогой Элоди! Я никогда вас не прощу! Прощайте!