Возвращения домой
Шрифт:
Внезапно она подняла глаза и испытующе поглядела на меня, совсем как Маргарет.
– Вы предпочли бы, чтобы я не начинала этот разговор, – сказала она.
– Возможно, – ответил я.
– Если бы я думала, что могу испортить дело, я бы и близко не подошла ни к одному из вас. Но ведь испортить его уже невозможно?
– Не знаю.
– Может ли положение быть хуже? Скажите честно.
– Мне оно не представляется таким уж плохим.
Для нас с Маргарет, упорно гнавших от себя мысль о разрыве, положение действительно не казалось безнадежным. Но Элен наблюдала за мной, зная, что сказанного не воротишь, что в
– Вы знаете, Льюис, я беспокоюсь о вас обоих.
– Да, я это знаю.
Легко и отрадно было говорить вот так же просто, как говорила она.
– Когда я впервые увидела вас вместе, – сказала она, – я была счастлива.
– Я тоже, – ответил я и добавил: – Наверное, и она.
– Она была счастлива, я это знаю. Я думала, – продолжала Элен, – вам обоим повезло, что вы нашли друг друга. Мне казалось, вы оба сделали очень удачный выбор. – Она наклонилась ко мне. – Боюсь, – произнесла она тихо, но отчетливо, – что теперь вы отталкиваете ее от себя.
Я знал это, и все-таки не знал. Маргарет была такой же привязчивой по натуре, как я, но более своевольной и гораздо менее покорной. В личных отношениях она не могла оставаться пассивной, и здесь энергия была столь же естественна для нее и приносила ей такое же удовлетворение, как в отношениях общественных Полю Лафкину или Гектору Роузу. Иногда я чувствовал, что, хотя Маргарет стремилась любой ценой сохранить наши отношения, она понимала, что вскоре ей придется принимать какое-то решение. Раза два я ловил себя на том, что обнаружил в ней некоего «заговорщика», который живет в каждом из нас, хоть мы часто и не подозреваем об этом, и который в предчувствии несчастья и будущих невзгод вынашивает различные планы во имя самосохранения или выздоровления.
– Еще есть время, – сказала Элен. Теперь она волновалась сильнее, потому что ей пришлось нарушить молчание. – Ее еще можно удержать.
Она надела на левую руку перчатку и, разглаживая, натянула ее до локтя, целиком отдавшись этому занятию, словно элегантность придавала ей уверенность, превращала в женщину, которая имеет право сказать все, что ей вздумается.
– Надеюсь, что да.
– Конечно! – подтвердила она. – Ни вы, ни она никогда не найдете в жизни ничего подобного, и вы не должны упускать своего счастья.
– Что касается меня, то все это справедливо. Но я не уверен, так ли это для нее.
– В этом вы не должны сомневаться. – Она нахмурилась и стала говорить со мной так, словно я ничего не понимал. – Послушайте, Льюис, я ее люблю и, конечно, беспокоюсь за нее, – ведь то, что вы даете друг другу, не может ее удовлетворить. Вы и сами это знаете, да? Я ее люблю, но, по-моему, не идеализирую. Она старается быть хорошей, но это ей удается далеко не так легко непросто. Она не способна настолько отрешиться от самой себя, – быть может, у нее слишком много всяких желаний или слишком пылкая натура. – Элен не имела в виду ее темперамент. – А вы… Вы бы далеко не каждой женщине подошли, ведь правда? Но ей вы подходите во всех отношениях, вы единственный человек, с кем ей не приходится себя ограничивать, и мне кажется, поэтому ей с вами так хорошо. Ей вряд
В тоне Элен проскользнуло что-то нетерпеливое и резкое, но она сумела сдержаться. Я же был удивлен. Я все время считал, что она принудила себя к этому неприятному разговору со мной только ради Маргарет.
– Мне кажется, больше всего потеряете вы, – сказала она. – Видите ли, она уже не рассчитывает на многое, и, если найдет кого-нибудь, о ком сможет заботиться, ей этого будет достаточно.
Я подумал о мужчинах, которые нравились Маргарет, – о докторе Джеффри Холлисе и других ее друзьях.
– А вам этого будет достаточно? – настойчиво спросила Элен.
– Сомневаюсь.
После вмешательства Элен я попытался наладить наши с Маргарет отношения. Иногда я вновь начинал надеяться, бывал в ее присутствии бодрым и веселым, но мне от природы свойственна бодрость духа, несмотря на терзающие меня страхи. Однако я утратил чувство реального: иногда я вспоминал, как утратила его Шейла, вспоминал других людей, которых видел в полном отчаянии, беспомощных и сломленных. Теперь я знал, что это такое.
Я пытался вернуть ее, и она всячески мне в этом помогала. Когда я был рядом с ней, она, чтобы побороть страх перед новым горем, отогнать угрозу новой ссоры, старалась внушить себе, что она счастлива. Мне хотелось верить в ее веселость; иногда мне это даже удавалось, хоть я и знал, что она притворяется ради меня.
Как-то вечером я поехал к ней. Такси дребезжало, мартовский воздух был прохладен. Как только я увидел ее улыбку, мне сразу стало легко. А потом я лежал в темноте и тишине, умиротворенный и безмятежный, – я был счастлив, как никогда. В ленивом полусне я стряхнул с себя страхи, в которых, где-то глубоко, она занимала место Шейлы. Сначала я, кажется, выбрал ее потому, что они были так непохожи; но в последнее время я иногда видел во сне Шейлу и знал, что это Маргарет. Не только во сне, но и наяву я обнаруживал сходство между ними. Иногда даже в лице Маргарет мне чудилось что-то напоминавшее Шейлу.
Теперь, чувствуя возле себя ее теплое тело, я не мог поверить, что меня мучили эти страхи.
В полкой тишине я вдруг услышал всхлипывание, потом еще. Я поднял руку и легко коснулся ее щеки; щека была мокрая от слез.
Все рухнуло. Я посмотрел на нее, но в этот вечер камин не горел, в комнате было темно, и я не мог разглядеть ее лица. Она тотчас же отвернулась.
– Ты ведь знаешь, мне ничего не стоит заплакать, – прошептала она.
Я старался утешить ее; она старалась утешить меня.
– Как жаль, – сердито сказала она и снова заплакала.
– Неважно, – машинально повторял я. – Неважно.
У меня не хватило любви и доброты понять, что для нее физическое наслаждение – насмешка, когда мы были так далеки друг от друга.
Я больше не разбирался в своих чувствах. Я испытывал только ощущение никчемности и нечто вроде презрения к себе. Гуляя с ней позже по парку, я не мог говорить.
26. От вечерней до утренней зари
Когда в тот вечер и в последующие вечера мы гуляли в парке, холодный весенний воздух дразнил нас; мы часто надеялись, что все будет хорошо, что мы вновь обретем веру друг в друга.