Вперед в прошлое 2

Ратманов Денис

Ладно, сориентируюсь по ходу дела. Я рванул наперерез козлу, загнал его обратно в проулок. Дед Василий мне помахал издали и крикнул:

— Я понял, значится, что вы за пионеры — внуки вы Эльзины.

В этот момент из-за поворота вышла мама, пастух почесал в затылке, указал на нее пальцем:

— О, а вот и Оля! Ох, Олька, какая же пакостница была! — прищурившись, сказал дед. — По грязи — на Борьке, кабанчике нашем, каталась. Чуть не заездила его. Или на черешню нашу с Иркой залезли, воровать, значится, я заметил, выбежал их гнать, а Олька

сорвалась, зацепилась одежкой за сук и висит, руками-ногами дергает. А Ирка в щель забора смотрит.

Его слова что-то в маминой душе разбередили, и она наконец ожила, улыбнулась, махнула рукой:

— Ой, дядь Вась, будто вы в десять лет черешню не воровали.

— Не было, дочка, черешни у нас в Новгороде…

Дед увязался за мамой, будто молодость свою увидел, и принялся рассказывать про то, что он НЭП помнит и все точно так же было: честный люд страдал, проходимцы и мошенники наживались. Какого ж года этот дед? 1910-го? Он и царя помнить должен.

Я подобрал хворостину и, подгоняя коз, поймал странное ощущение, словно перенесся куда-то к динозаврам. В моей реальности это поколение уже вымерло, унеся с собой свои боль и надежду. Накатила волна времени, стерла их, а мы и не заметили. Теперь будто включили перемотку, и вот он, доисторический дед, радостно делится воспоминаниями, которые бесценны, потому что, оказывается, так хрупки.

А мама не понимала этого и не слушала вовсе, для нее его слова — назойливая старческая трескотня, не более. Она, наверное, думала о результатах пункции. Пока дождется, совсем изведется. А ждать от суток до трех дней.

Дед проводил нас до самого бабушкиного дома. Под абрикосом припарковалась оранжевая «шестерка». Окна зала были распахнуты, и оттуда лилось: «Это наш счастливый случай, больше ты меня не мучай»… Ноздри щекотал аромат жарящегося мяса, доносились голоса. Мама протянула руку к калитке, не решаясь ее распахнуть, и тут из кухни вышла молодая женщина, крашеная в темно-рыжий, с миской салата в руках, сделала два широких шага, увидела маму и замерла.

Калитку открыл я — она чуть не отвалилась, чиркнула по земле. Тетя Ира крикнула:

— Ма-ам! Андрей!

Из дома нехотя вылез смутно знакомый парнишка в джинсах и модной футболке, стриженный под площадку: виски и затылок лысые, на макушке волосы торчком. Круглое лицо, оттопыренные уши, глубоко посаженные глаза, и рот, как у лягушки — большой и безгубый.

Тетка протянула ему миску.

— Неси в дом! — А сама шагнула навстречу маме, похожая и совершенно другая, пригладила волосы, торчащие в разные стороны.

— Олька, — шепнула она, сделала еще шаг и сгребла маму в объятия. — Как же я рада!

Я тихонько наблюдал со стороны и вспоминал их детские фотографии, где они были похожи, как близнецы. Сейчас осталось едва уловимое сходство: темно-зеленые глаза, носогубный треугольник, будто бы великоватый для такого лица. Тетя Ира на полголовы выше, круглее и, хоть она старшая, но выглядит моложе лет на пять.

— Идем в дом, все готово, осталось дождаться только шашлыки, их Толик жарит.

Кто такой Толик? Очередной муж тети Иры? Скоро узнаем. Воссоединившиеся сестры шагнули на порог, спешащие навстречу Наташа и Борис расступились. Ко мне подбежала сестра, шепнула:

— Ну что? Как съездили?

— Результат примерно через три дня, — ответил я. — Может, раньше, но это вряд ли. Мама изведется за это время.

— А сам что думаешь?

— Нормально все. Уверен.

В той реальности рака у мамы не было, были доброкачественные узлы в щитовидке, но червячок сомнения все равно подтачивал, ведь все теперь по-другому. Тут одна семья распалась, вторая соединилась, гопник Каюк вроде взялся за ум, но передал эстафету смерти Вичке Плечко.

Наташка покосилась на выход и прошептала:

— Андрюша этот такой дебил! Так и хочется ему втащить!

— Ты не рви на груди своей рубашку, — пела какая-то певичка, — изменил, так душою не криви…

— Уходи и люби свою Наташку, — фальшивя, подпел Андрей, спустился по ступеням — что Зевс к смертным снизошел — протянул мне руку. — Андрей.

Я пожал ее.

— Павел… Романович.

Наташка прыснула в кулак, Андрей снисходительно улыбнулся. Самый старший, великая шишка, в декабре ему семнадцать. Сам в его возрасте смотрел на восьмиклассников, как на головастиков в луже.

Борька так и не спустился с порога, стоял надутый.

— Идем жрать, родственнички! — Андрей прошествовал в дом, взлохматив отросшие волосы Борьки. — И ты иди, дутыш.

— Я не дутыш! — Борька отскочил в сторону. — Да ты задрал!

— Я тебя еще не драл, — донеслось из дома.

— Да ты, Андрюха, доминатор, — сказал я, но он, похоже, не услышал.

Из-за дома вышел кругленький розовощекий мужичок лет пятидесяти с седыми усиками-щеткой и волосами, зализанными на плешь. В каждой руке у него было по три шампура.

— Здрасьте, дядь Толя! — поприветствовал я возможного стратегического партнера. — Помощь нужна?

— Да я уже все, спасибо. Павлик, да? — Я кивнул. — Занеси таз с маринадом и все остальное в кухню и закрой, если не трудно. Чтобы Боцман не перевернул.

Я рванул за дом. Мангал установили возле подвала, и пес уже лакал маринад из миски, вспугнув мух, гудящих, как бомбардировщики.

— Боцман, фу! — гаркнул я, и пес прижал уши, отошел от таза с видом, что он в общем-то не при делах. — Молодец. Умный парень!

Жаль, не успел с Толиком шашлыки пожарить и расположить его к себе. Убрав вокруг мангала и закрыв миски в летней кухне, я отправился в зал, где все уже расселись за столом. Осталось место возле Андрея на диване. Борис с ним так сильно не хотел соседствовать, что предпочел неудобную табуретку.

Никогда не понимал, зачем детей усаживать за один стол со взрослыми, это здорово ограничивает в общении и тех, и других.

— Толик! — объявила бабушка, — вот в этом графине вино, вот тут чача. Кому что? Поухаживай за дамами.