Впередсмотрящий. Повесть о великом мечтателе: Жюль Верн
Шрифт:
Поль, моложе Жюля на шестнадцать месяцев, неизменный участник его детских игр и в дальнейшем — первый друг и советчик, по желанию Софи, ее родителей и Прюдана Аллота, должен был избрать морскую карьеру. И недаром дядя Прюдан, неуныва-
*Бофрер — муж сестры (франц.).
13
ющий весельчак, балагур, острослов, проделавший не одно кругосветное плавание, души не чаял в своем младшем племяннике. Впрочем, не делая различий между тем и другим, он, со свойственным ему юмором, часами излагал всякие истории из житейского опыта моряка, которому довелось
Жюль охотно бы поменялся с Полем, уступил бы ему с радостью свое первородство, несмотря на то, что оно сулило прочное положение и ясный жизненный путь. А Поль, с его практическим складом ума, уравновешенный и не столь подвижный, подумав, быть может, и согласился бы предпочесть профессию адвоката беспокойной морской службе. Но нельзя было об этом и заикаться. Воспитанные в ортодоксальной католической вере, в безусловной приверженности семейным устоям, дети знали и помнили: после господа бога единственный властелин — отец. Воля отца священна, и слово его закон.
ПОСТИЖЕНИЕ МИРА
ервой воспитательницей Жюля и Поля была мадам Санбен, жена без вести пропавшего лет двадцать назад капитана дальнего плавания, в чью гибель она не хотела верить и все ждала, что он вернется из Индии. Биографы писателя связывают эту грустную историю с замыслом одного из его поздних романов — «Миссис Брэникен», героиня которого на протяжении многих лет с необычайным упорством и самоотверженностью разыскивает почти по невидимым следам пропавшего без вести мужа и в
14
конце концов находит его среди австралийских аборигенов Трудно сказать, действительно ли миссис Брэникен совершила подвиг любви благодаря детским воспоминаниям автора, но безутешную мадам Санбен нам еще придется упомянуть в другом биографическом эпизоде.
А пока что с помощью самодельного лото, составленного из картинок на фирменных ярлыках, этикетках, товарных знаках, она старается привить питомцам некоторые грамматические навыки и начатки географических представлений. Рассматривая эти наглядные пособия и давая волю воображению, Жюль как бы воочию видел черных носильщиков, цепочкой выходящих из банановой рощи, и бедуинов в белых бурнусах, с медлительным караваном верблюдов, и важно выступающего индийского слона с узорчатой башенкой на спине, откуда равнодушно выглядывает чернобородый раджа. А иногда, некстати, ему представлялись отважные флибустьеры, идущие наперерез галиоту, захватившему сокровища инков, или смелые полярные путешественники, зимующие в ледяной пустыне.
Гувернантка бранила его за рассеянность, но Жюль, если ему было скучно, ничего не мог поделать с собой. Поль усердно переписывал с этикеток названия экзотических стран, мысленному же взору Жюля рисовались кокосовые пальмы на фоне багряных закатов и лагуны коралловых островов с бирюзовой, как небо, водой. А близость моря напоминала о себе манящими запахами — рыбного рынка, просмоленных канатов, приторно-сладких пряностей. Приходившие в нантский порт корабли приносили в развернутых парусах неуемные ветры странствий.
При первой возможности метр Верн снял подходящую квартиру на набережной Жан Бар, рядом со своей адвокатской конторой. В 1837 году он поместил
15
сыновей в школу святого Станислава, где они кончили три класса, а затем продолжили обучение в Малой семинарии Сент-Донатьен.
Свободного времени у Жюля было хоть отбавляй: он учился без всякой натуги, получая похвальные листы при переходе в следующий класс то за успехи в географии, то в музыкальной грамоте, то в древнегреческом, изредка за латинские сочинения и неизменно — «за твердую память». Память и выручала его, потому что, не в пример Полю, прилежанием Жюль не отличался. Из всех предметов явное предпочтение он отдавал географии, хотя обнаруживал одинаково хорошие способности и к гуманитарным, и к точным наукам. В то же время он не был образцовым учеником: еще в школе святого Станислава заслужил прозвище «короля перемен», восхищая сверстников искусством ходьбы на ходулях, которые иногда и после звонка помогали перемахивать через высокий забор, за что ему случалось попадать в карцер, а в семинарии Сент-Донатьен нарекания педагогов вызывали его тетради и учебники, разрисованные сценами морских баталий, очертаниями корветов, шхун, бригантин.
Тайком от родителей Жюль и Поль часто пробирались в гавань наблюдать за швартовкой, маневрами, выгрузкой и погрузкой судов. Всезнающие мальчишки легко разбирались по парусному вооружению в типах кораблей и не хуже — в колониальных товарах, прекрасно зная, что привозится в бочках, тюках, ящиках, складывается под брезентом навалом вдоль длинной портовой набережной; по цвету кожи, одежде и говору матросов, слонявшихся по улицам города, безошибочно определяли в пестрой толпе национальность каждого моряка. И как счастливы бывали бедные школяры среди этих обветренных, обожженных солнцем парней, казалось, пропитанных солью волн, тро-
пическим зноем, волнующими запахами далеких, полусказочных стран!
В мальчишеских играх Жюль всегда был заводилой а после уроков погружался в чтение. Книги воспламеняли его фантазию. Братья перевоплощались в индейцев в пиратов, в Робинзона и Пятницу, в туземцев выслеживающих людоеда-тигра, в неустрашимых исследователей, продирающихся сквозь дебри Экваториальной Африки.
Жюль увлекался книгами Купера, Вальтера Скотта, капитана Марриета, Диккенса, любил «Похождения барона Мюнхгаузена» и без конца перечитывал «Робинзона Крузо», которого знал наизусть. К знаменитому «Робинзону» Даниэля Дефо присоединялись «робинзонады» других авторов, в частности «Швейцарский Робинзон» Виса, побудивший Жюля Верна — по прошествии шестидесяти лет! — сочинить «Вторую родину», продолжение романа о трудовой жизни на необитаемом острове не одного человека, а целой семьи, отца и четырех сыновей.
«Робинзоны», — отметил он в предисловии, — были книгами моего детства, и я сохранил о них неизгладимое воспоминание. Я много раз перечитывал их, и это способствовало тому, что они запечатлелись в моей памяти. Никогда впоследствии, при чтении других произведений, я не переживал больше впечатлений первых лет. Не подлежит сомнению, что любовь моя к этому роду приключений инстинктивно привела меня на дорогу, по которой я пошел впоследствии. Эта любовь заставила меня написать «Школу Робинзонов», «Таинственный остров», «Два года каникул», герои которых являются близкими родичами героев Дефо и Виса».
Игра в Робинзонов плохо вязалась с педантичным распорядком семинарии Сент-Донатьен. Строгая регламентация школьной жизни, суровая добропорядоч-
2 Е. Брандис
ность отцовского дома, прозаическое будущее, воплощенное в адвокатской конторе на набережной Жан Бар, будили желание вкусить свободу, вызывали неосознанный, безотчетный протест. И вместе с тем романтика моря казалась ему столь притягательной что однажды, когда Жюлю было одиннадцать лет, он убежал... в Индию.