Впервые в жизни, или Стереотипы взрослой женщины
Шрифт:
– Ладно, ладно, – вздохнула Женя. – Поехали.
И они поехали. Помотались по ночной Москве, поражаясь пустоте дорог и гонщикам, летящим по этим самым дорогам со слепой уверенностью в собственном бессмертии.
– А если колесо лопнет? – возмущалась Женька. – Или на дороге кирпич? Что, мало на наших московских дорогах кирпичей? Я сама вот словила – не кирпич, но камешек, будь он неладен. – И Женька ткнула пальцем в длинную трещину, ползущую по лобовому стеклу от правого «дворника» вверх.
– И сколько стоит починить? –
– О, ну его в баню. Ничего я чинить не буду. Вот Ванька из армии вернется – пусть и занимается. Он же сказал, что теперь обо всем позаботится. А что на деле? Его вижу только по скайпу! – возмутилась она. – У меня утренняя тошнота, а он мне рассказывает, как их заставляли отжиматься на плацу. И как кто-то от перегрузки обделался прямо на этом самом плацу. Это, конечно, сильно помогает мне снять приступ!
– И все же сегодняшняя армия – это уже не то, – пожала плечами Анна. – Какой-то курорт. Где они там скайп раздобыли?
– Там только один смартфон на роту, и, чтобы позвонить, между прочим, твой брат чьи-то там наряды берет на себя.
– Наряды? – повернула голову Анна. Женька усмехнулась. Анна умела прекрасно стричь волосы, делать макияж. Умела шить самые великолепно красивые наряды, но ее братец, конечно, не о тех нарядах говорил.
– Все. Приехали. Вон вывеска. – Женька махнула рукой на табличку около обшарпанных деревянных дверей. Центр временного содержания нелегальных мигрантов. Анна кивнула и побледнела.
– Ты пойдешь со мной? – спросила она свою беременную подругу. Женька покачала головой и заглушила двигатель.
– Нельзя так нервничать. Все с ним в порядке. Даже если он не здесь, все равно ты должна как-то успокоиться. – Женя закрыла дверь. Сигнализация сломалась, и теперь приходилось закрывать центральный замок ключом, но и на это, как и на многое другое, Женьке было плевать. Лишь бы ребенок развивался здоровеньким. Все-таки рожать первенца в двадцать девять лет. Какое там – рожать его она будет уже в тридцать.
– Я не могу не нервничать, – буркнула Анна. – В прошлый раз, когда мой муж не вернулся домой, за этим последовали похороны и все остальное. Я всегда буду нервничать. И Матгемейн, между прочим, должен это понимать! Если с ним все в порядке, я его убью!
– Это очень логично, – кивнула Женя, открывая двери в заведение, в которое после этого дня мечтала больше не попасть никогда. Ни по каким вопросам. Ни при каких обстоятельствах.
Во-первых, запах. Во-вторых и третьих – тоже запах. Кислый, затхлый запах, элитный коктейль из ароматов никогда не мытых тел, пота, страха, грязных стен, испражнений и прочих неизбежных составляющих «мигрантского быта». Сотни людей, ежедневно проходящие через одни и те же грязные комнаты, лежащие на одних и тех же деревянных лежаках, пользующиеся одними и теми же писсуарами.
– Господи, не дай бог он тут, – прошептала Анна, едва вдохнув аромат «несвободы».
– Думаешь, лучше будет, если мы найдем его в одном из московских СИЗО? – попыталась пошутить Женя, но Анна только побледнела
– Вам кого? – на них обеих с изумлением смотрел сонный полицейский, который надеялся, что хоть в промежуток между пятью и шестью утра сюда, в его вотчину, никого не принесет нелегкая. – Девушки?
Анна принялась сбивчиво объяснять проблему. Женька пыталась перевести ее взволнованные междометия на нормальный, человеческий язык, отчего усталость и огорчение офицера только увеличилось.
– Он здесь?
– Я не имею права выдать вам такую информацию. В конце концов, вы ему не жена, – грубо бросил офицер, прикидывая, что будет, если он просто запрется от дамочек в кабинете.
– Но это же не его вина! – ответила Анна, поразив офицера в самое сердце такой вот формулировкой. Он постоял несколько секунд, раздумывая над тем, как теперь строить разговор. Вины ирландца в том, что красивая высокая русская женщина с безумными глазами не была его женой, не было действительно никакой. С другой стороны, а ради чего дергаться?
– Дай ему денег! – прошептала Женька Анне, и вопрос неожиданно начал разрешаться. Денег у Анны с собой было около пятнадцати тысяч. Женька нашла еще десять, когда выяснилось, что разговорчивый рыжий мужик со странным английским в центре «передержки» действительно имеется.
– Они его взяли на Садовом, – пояснял офицер, аккуратно вынимая бумаги на Матгемейна. – При нем не было никаких документов, а в базах данных ОВИРа его виза уже значилась как просроченная.
– Господи, как все сложно, – всплеснула руками Анна. – Он же не просто так, он же со мной!
– Но ирландец же не кот, правда? Усов, лап и хвоста недостаточно. Есть же все-таки закон, – вздохнул полицейский и ушел за задержанным. Ожидание продлилось всего ничего – минут пятнадцать, но Анна все эти минуты бегала по комнате из стороны в сторону, из угла в угол, вызывая у Женьки приступы головокружения и желания дать любимой подруге по голове.
Результат – минус двадцать пять тысяч, что было мучительно тяжело для Анны, так как она до сих пор расплачивалась с Зарубиным, но через пятнадцать минут Матгемейна – целого и невредимого, правда, ужасно воняющего и диковато озирающегося по сторонам – привели в комнату и передали Анне с рук на руки.
– How are you, honey? – спросил он, испытывая явное неудобство из-за подозрительно большого количества грязи на одежде и невыносимого запаха, который он источал.
– Я в порядке, – ответила Анна, не справившись и все же заплакав. Она бросилась к нему и принялась целовать в губы, наплевав на все запахи и все обстоятельства.
– They said they could throw me away! – пробормотал он, и Анна пожалела, что не взяла вместе с Женькой и Нонну. Все же та была учительницей английского. Но – гугл в помощь – и Анна поняла, что Матгемейн говорит о той самой возможной депортации, о которой ни один из них до сего момента не думал.