Враг моего отца хочет меня
Шрифт:
– Дыши, – командует похититель, ловко проскальзывая мимо вздымающихся полушарий и требовательно проводя пальцами под ними, но у меня не выходит. Все это слишком… – Блядь, где этот гребаный чип, – бормочет себе под нос, теряя самообладание. – Эти сукины дети не могли так облажаться. – Его пальцы болезненно сцепляются на талии, и я роняю громкий вздох, снова и снова часто хлопая глазами.
Чип? О чем он говорит?
– Мне больно, – шиплю я сквозь крепко сжатые зубы, будто ругая собственное тело за то, что совершенно не согласно со мной.
– Тебе больно? – явно издеваясь, насмехается он,
Резкое и грубое высказывание обжигает обидой, но, разумеется, ответить ему не хватает сил, потому что он двигается к моим бедрам, близко к тому месту, где совершенно точно не должны оказаться его грязные руки.
Отказываясь воспринимать происходящее, я уже нахожусь за туманом, ведущим к обмороку, как вдруг понимаю, что мое тело свободно.
Рядом с моей головой приземляется что-то тяжелое, однако не успеваю я сфокусироваться на вещи, как надо мной снова возвышается мужчина и, схватив меня за руки, отстегивает наручники. Тихий, приятный щелчок так сладко звучит свободой.
– Надень это, если не хочешь ловить на себе похотливые взгляды. У меня нет ни желания, ни возможности круглосуточно караулить ублюдков, желающих заполучить твою задницу.
2
Последующие несколько дней были сущим адом принятия неизбежного. И в какой-то момент мне уже казалось, что прошло гораздо дольше, чем два, а то и три дня. Целая вечность в одиночестве, моих криках и слезах отчаяния.
Я слишком быстро сходила с ума, позволяла страху подавлять любую возможность выстоять в глухом одиночестве и боли, что постепенно завладевала каждой клеточкой моего тела.
Все чувства обострились, количество неприятных ощущений зашкаливало. Матрас, что в первый день показался мне мягким и комфортным, теперь напоминал трескающийся гравий. Из-за ограниченности движений и колючего, огромного свитера тело буквально задыхалось, скованные руки ломило от железных браслетов, горло горело от засухи, а желудок сворачивало от раздирающего голода.
Сегодня я начала жалеть, что, благодаря гордости и дурному характеру, отказывалась от еды и питья. Мои вспыльчивые поступки обернулись против меня, и я абсолютно ничего не добилась.
С того момента, как я переоделась и снова оказалась закованной в цепи, похитителя я больше не видела. Не скажу, что меня это расстраивало, но бесило жутко. Неизвестность и ожидание били подобно страшному триггеру, а раздражающие язык вопросы доставались пустым стенам.
Ведь за все это время в помещении практически никто не появлялся, разве что один парень, который совершенно не разговаривал со мной. Приносил мне все необходимое для справления нужды, а еще еду, после чего уходил.
И если от последнего я могла отказаться, то полный мочевой пузырь не давал мне возможности махнуть рукой на естественные потребности, вынуждая меня унижаться. Ходить под себя у меня не было ни малейшего желания, я и так задыхалась затхлым запахом, наполнявшим темницу. Правда я была благодарна и тому, что в такие моменты парень выходил за дверь. А еще он не казался мне плохим и я не могла понять, почему он здесь, среди вонючих ублюдков, для которых человеческая жизнь ничего не стоит.
Возможно, в нем я видела того, кто способен мне помочь или хотя бы ответить на мои вопросы.
Вот только сегодня его нет слишком долго, потому что привычного запаха еды, появляющегося вместе с ним, давно не чувствовала.
Внезапно в темноте раздается щелчок, и сердцебиение уже по привычке начинает зашкаливать, сбивая все биоритмы в организме. Я каждый раз думаю, что к этому можно привыкнуть, но ошибаюсь. Не выходит. И вот я снова теряюсь в эмоциях, затапливаемых меня до самого горла. Но сегодня все ощущения будто острее, на самом пике, сильнее и невыносимее.
Приподнимаюсь на кровати под звон цепей и только сейчас понимаю, насколько слабая, руки кажутся грузными и неподъемными. Тяжелые шаги разбиваются во мраке гулким эхом, и я делаю несколько рваных вдохов, позволяя мятному шлейфу проникнуть в самые недра легких. Это он…
Щелчок, и свет заполняет меня тяжелым чувством, но в следующее мгновение глаза ослепляет вспышка, и мне приходится зажмуриться от боли в глазах, будто у меня последняя степень светобоязни. А потом до меня доходит, что, скорее всего, это был фотоаппарат или телефон…Неважно, важно то, что меня сфотографировали в таком ужасном состоянии.
Я с трудом подавляю желание расплакаться, слезы не избавят меня от мучений, они сделают только хуже. К тому же, во мне, наверное, и жидкости то нет, а слезы уподобились бы крупицам песка из самой жаркой пустыни Сахара.
– Твой папочка хочет убедиться, что его дочурка жива. – Вздрагиваю от прикосновения горячих пальцев, а потом мою голову резко задирают вверх.
Не успеваю я сосредоточить взгляд, как на подбородок болезненно надавливают, и в рот попадает холодная жидкость, вынуждая меня закашляться. Однако сдвинуться с места мне не позволяет та же рука, что намертво вцепилась в мое лицо.
– Не думай, что я позволю тебе сдохнуть, – раздается грубый голос у самых губ, и кажется, я перестаю дышать. – Ты будешь жить, Стрекоза, и если потребуется, есть и пить из моих рук. До последнего вздоха своего папаши, пока я не заставлю сдохнуть его в муках агонии. Так как он этого заслуживает.
Мужская грубость и запах мяты не оставляют место догадкам. Это он. Сомнений больше нет. Мой похититель снова здесь, и что-то мне подсказывает, что узнавать его ближе будет мучительно больно.
В каждом брошенном им слове искрит ярая ненависть, и я лишь пытаюсь понять,почему он все это делает? Чем я заслужила его жестокость? Что такое страшное сделал мой отец, раз за этот поступок заставляют отвечать его ребенка?..
И все-таки во мне еще есть место на обратную ненависть, на это мне хватает сил и если бы могла, плюнула бы похитителю в лицо. Но вода, что секунду назад попала в пересохший рот, впиталась слишком быстро, а я наконец поняла, до какой степени хочу пить, эта жажда сильнее всего на свете, она пересиливает даже собственную гордость… Буквально ломает меня. Потребность жить еще слишком реальная. Проклятье. Моя голодовка оборачивается против меня…