Враг моего врага
Шрифт:
– Господин! Простите! Я не знал, что моя «Морская Ласточка» нужна именно вам! Прошу на борт! Ваши каюты будут готовы еще до отхода!!
Ольгерд, криво улыбнувшись, пожал руку офицеру, весьма довольному тем, что у него получилось выполнить все указания королевской подорожной, и, рывком подняв капитана на ноги, буркнул:
– Жив еще. пьянь? Ну веди в каюты… И распорядись, чтобы коней разместили в трюме…
…Отплыли, как только капитан получил соответствующее распоряжение от Ольгерда, судя по его лицу, здорово страдающего от головной боли. Если бы не Беата, заставившая его «расколоться», добрая половина нашей компании умерла бы от любопытства, пытаясь понять причины такого поведения хозяина
Первые два дня прошли в томительном безделье: непрекращающийся дождь и довольно сильное волнение заставили нас разбрестись по каютам и заняться чем попало. Мы с Эриком упорно пытались наверстать упущенное в гостинице перед отплытием, но то чувствительно стукаясь друг об друга головами, то падая с узких, совсем не приспособленных для двоих коек, нехотя отрывались друг от друга. И болтали, спали, если можно назвать сном постоянное перекатывание по кровати, и навещали ребят в соседних каютах.
А наутро третьего дня я проснулась от жуткой боли в голове и резкой боли в груди! Увернувшись от здоровенной волосатой лапы, пытающейся вдавить мою голову в переборку, я заорала и тут же получила по губам кулаком! Омерзительно пахнувший потом и брагой мужик, елозя по моему телу, больно тискал мою грудь и пытался раздвинуть мне ноги коленом… Рванувшись, я почувствовала, что мои руки зажаты в захвате еще одного, не видного в темноте, мужика, а потом обрела способность слышать: слева от меня, на кровати Эрика, глухо матерясь, возилась куча озверевших матросов. Потом за переборкой, в комнате Беаты и Глаза, кто-то дико заорал, потом раздался глухой треск и еще один вопль.
Не прекращая попыток вырваться из захвата и стараясь не дать собою овладеть, я краем глаза косилась в сторону Эрика и молила Творца, чтобы он смог что-нибудь сделать: ночная рубашка на мне уже давно превратилась в клочья, и я начала понимать, что долго не продержусь. Кроме того, еще один урод, пришедший на помощь товарищу, схватил меня за левую ногу и рванул ее в сторону так, что чуть не порвал мне паховые связки. Торжествующе взревев, тело на мне подалось вперед и я, извернувшись, вцепилась в горло, оказавшееся над моим лицом, зубами.
Чувствуя, как мой рот наполняется его кровью и как его тело бьется на мне в судорогах, я подтянула правую ногу к себе и, выбрав момент, когда корабль очередной раз качнуло, оттолкнулась от кровати и врезала ногой в лицо того, кто держал вторую ногу. Падая на пол и выворачиваясь из-под тела насильника, я разжала зубы и, почувствовав под спиной пол, подтянулась на схваченных руках и ударила обеими ногами за голову…
Одна рука освободилась сразу. Вторая – через мгновение. Закатываясь под кровать, я шарила вокруг в поисках хоть чего-то напоминающего оружие и судорожно понимала, что его тут быть не может: перевязь с метательными ножами лежала у изголовья, а остальное оружие – у входа в каюту в сундуке!
Пока озверевшие от моего сопротивления матросы в темноте отпихивали тело своего товарища от койки и, встав на колени, пытались нашарить меня в темноте, я, ломая ногти, оторвала от стены кусок деревянного плинтуса и, сжав его в кулаке подобно ножу, вдруг замерла: из-под кровати ведь можно было выбраться не только вбок! Быстренько выбравшись вперед ногами на относительно
Падая на колени, чтобы увернуться от смутно различимого в темноте движения навстречу, я нашарила пояс у орущего от боли мужика и, выхватив из ножен нож, почувствовала, что счастлива! Тяжелый, неудобный клинок с односторонней заточкой и без упора для большого пальца, явно носимый больше для устрашения, чем Для боя, в моей руке сразу зажил непривычной для себя жизнью.
Не пытаясь подняться в полный рост, я метнулась к мужику, когда-то державшему мои руки и еще не успевшему понять, что под кроватью меня уже нет, и ударом снизу перевернутым режущей кромкой вверх клинком перерезала ему горло. И тут же чиркнула ножом под коленом у стоящего ко мне спиной матроса, усердно месящего моего Эрика кулаками… Еще несколько серий ударов, проведенных в начинающих понимать, что в каюте происходит что-то незапланированное, матросов, и Эрик наконец смог вырваться из их рук!
Но толку от него оказалось мало: после первого же взмаха оказавшегося в его руке ножа я вдруг поняла, что он ничего не видит! И еле успела отскочить в сторону, уворачиваясь от ножа, направленного мне в ухо… Пришлось снова перейти на передвижение на корточках: попадать под его клинок мне что-то совсем не улыбалось…
Вспомнив про перевязь, я прыгнула к своей кровати, с трудом вытащила ее из щели между стеной и кроватью и, накинув ее на себя, дрожащими от напряжения пальцами застегнула ремешок под грудью. Потом с отвращением отбросила в сторону липкий от крови нож и выхватила два своих: с ними в руках мне было привычнее. Дорезав истекающих кровью раненых и кое-как дооравшись до Эрика, полосующего клинком воздух, я аккуратно приоткрыла дверь и выскользнула в коридор. И замерла: из двери каюты Ольгерда, расположенной у самой лестницы на палубу, грязно матерясь, вывалилась толпа матросов, волоча за собой за ноги два связанных тела!
«Ольгерд, Нейлон!» – подумала я и, дождавшись, пока процессия выберется наверх, приоткрыла дверь в каюту Беаты и Глаза. И тут же упала на пол, в падении вбивая левый нож в пах возникшего в проеме матроса – в комнатке тускло горела лампа, и промахнуться было невозможно. Согнувшийся от острой боли мужик заорал, наклонился вперед, стараясь зажать рану руками, и тут же получил вторым клинком в горло.
Выскальзывая из-под падающего на меня хрипящего тела, я вкатилась в комнату. И на миг оцепенела: трое дюжих мужиков, усевшись верхом на потерявшем сознание Глазе, деловито связывали за спиной его неестественно вывернутые руки, а еще четыре человека пытались справиться с бешено сопротивляющейся Беатой прямо на обломках рухнувшей койки Судя по силе наносимых ей ударов, особенно церемониться с ней никто не собирался. Два тела со свернутыми шеями, валявшиеся на полу, были достаточно весомым аргументом для оправдания охватившей матросов злости…
…Прежде чем я успела обдумать дальнейшую тактику боя, в глазницах двух повернувшихся ко мне матросов расцвели рукояти моих клинков. Третий мужик, увлеченно затягивающий последний узел, даже не почувствовал, как я оказалась за его спиной, и умер улыбаясь… Потом я выхватила из ножен, прикрученных к ножке маленького столика в углу, один из клинков Беаты и перерубила позвоночник ближнего ко мне насильника. Следующий что-то почувствовал, так как успел повернуться и, увидев мой взгляд, заорать. А двух последних убила Беата: одному сломала гортань, а второму просто свернула шею… Потом тяжело поднялась на ноги, сорвала с себя куски веревки, которыми ее пытались связать, и обрывки рубашки Глаза и вдруг тихонько захихикала!