Враг народа
Шрифт:
Прошло пару лет, и о событиях в Зантаге мне вдруг напомнил один странный визитер. Он был в штатском, и я не сразу его узнал. Им оказался тот самый заместитель главнокомандующего ВВС, который сопровождал нас в поездке в Чечню. Я надеялся, что больше никогда не увижу этого типа или, по крайней мере, разговор с ним не займет много времени. Я, конечно, не забыл, как этот трус спрятался от боевиков в сортире. Не знал он, наверное, что в сортире-то как раз и «мочат».
Генерал, по-хозяйски плюхнувшись на диван, извлек из папки два машинописных листка и протянул их мне. Это был, ни много, ни мало, проект моего ходатайства на имя президента Путина о присуждении этому деятелю звания Героя России «за проявленное мужество при выполнении особо
Вспоминая драматические события в Зантаге в мае 1999 года, я до сих пор корю себя за то, что при эвакуации людей из этого аула я в спешке не успел попрощаться с Надиром Хачилаевым. А ведь благодаря ему нам удалось спасти несколько десятков русских заложников, среди которых оказался и один солдат-срочник из моего «воронежского списка». Что на самом деле натворил Хачилаев, чем он так взбесил дагестанское руководство, я не знаю. Вскоре он был арестован, потом снова отпущен на свободу, а в 2003 году погиб от пули наемного убийцы. Кто его «заказал», до сих пор не знает ни следствие, ни я. Но мне точно известно, что Надир Хачилаев вернул матерям живыми много русских парней. Про них забыли политики, от них отмахнулось военное командование. Но они выжили и вернулись домой. И за это я буду вспоминать своего странного и дикого лакского друга с благодарностью всю свою жизнь.
Главный думский дипломат
1999 год был полон драматических событий. Отставка Евгения Примакова, недолгое княжение в правительстве Сергея Степашина, его поездки к Ельцину в Сочи наперегонки с главой Министерства путей сообщения Николаем Аксененко; секс-шоу «человека, похожего на прокурора Скуратова», бесстыже показанное Михаилом Швыдким по телеканалу «РТР» (вскоре после демонстрации этого «порнофильма» Швыдкого, как в анекдоте, назначат министром культуры); азартный поход Лужкова с сепаратистами во власть, сорванный телекиллером Сергеем Доренко; создание Березовским движения «Единство», переименованного затем в «Единую Россию»; взрывы домов в Москве, темная история с гексогеном и «учениями» ФСБ в Рязани, вторжение боевиков в Дагестан и, конечно, появление в большой политике Владимира Путина, пообещавшего «замочить их в сортире». И последним аккордом уходящего года стало прощание с ельцинской эпохой. Президент уехал из Кремля, передав ключи Путину. Все облегченно вздохнули.
Молодой, энергичный Путин резво взялся за дело. Наблюдая за его резкими телодвижениями и фразами, совпадающими с нашим видением мира, осенью 99-го я сказал своим: «Этот мужик оставит КРО без работы». Путин мне откровенно нравился. Смущало только одно — его «повивальной бабкой» был «демон» Березовский.
От Воронежской области я вновь стал депутатом Государственной Думы, и в январе 2000 года новый ее состав избрал меня председателем Комитета по международным делам. Позже сам Евгений Максимович Примаков расскажет, какая истерика по этому поводу поднялась в наших «либеральных кругах». Его даже специально отрядили ехать к новому президенту, чтобы добиться моей отставки. Позже мудрый «Примус», как любя называли этого заслуженного человека все мои коллеги, извинился передо мной за свой поступок, признав, что я с блеском исполнял обязанности «главного думского дипломата».
В феврале 2000 года между Россией и европейскими структурами резко обострилось противостояние по вопросу о методах ведения нашей армией вооруженной операции в Чечне. Роль заводилы конфликта взяли на себя Совет Европы и его Парламентская Ассамблея (ПАСЕ). В ответ Государственная Дума и Совет Федерации сформировали новую делегацию в Ассамблее и избрали меня ее руководителем на весь период исполнения депутатских полномочий (до моего избрания на этой должности была постоянная «текучка кадров»).
Российские
В апреле 2000 года нам предстояла скандальная дискуссия в ПАСЕ по вопросу о «грубом нарушении прав человека в Чеченской Республике». Министр иностранных дел Игорь Иванов предложил мне вообще не ехать в Страсбург. «Старик, давай замотаем эту поездку! Пошлем регистрационную форму новой делегации с опозданием, вас не успеют аккредитовать и побазарят в отсутствие российской делегации, на этом и успокоятся», — настаивал хозяин российского внешнеполитического ведомства. Я ответил, что лучше вообще выйти из ПАСЕ и Совета Европы, чем скулить и поджимать хвост, уходя от дискуссии. «Если мы уверены в своей правоте, почему мы должны бояться европейских парламентариев?» — ответил я разочарованному министру. Иванов доложил президенту, что «Рогозин невменяем», и дал команду МИДу не вмешиваться в конфликт.
Апрельская сессия ПАСЕ действительно не предвещала нам ничего радостного. Запад гудел от возможности надавать России по носу, расквитаться за пусть робкую, но все же отличную от НАТО позицию по Косово. Объективные издержки военной операции в Чечне действительно давали европейским парламентариям и правозащитникам богатую почву для критики России. Кроме того, в нашем тылу путалась «пятая колонна», включившая в состав российской делегации «совесть нации» — Сергея Адамовича Ковалева, который только и ждал удобного случая, чтобы нагадить своей стране и лично своему «старому другу» — мне.
Мы знали, что унижение России в Страсбурге должно было идти по следующему сценарию: если наша делегация не приезжает на сессию, ее осмеивают и лишают полномочий, если же она все-таки приезжает, то ее лишают права голоса, оставляя сидеть наказанной в углу. Ни то, ни другое меня не устраивало. Я ехал в Страсбург — столицу восточно-французской провинции Эльзас, — с твердым намерением публично отстоять наше право сопротивляться сепаратизму и терроризму. Я не собирался расшаркиваться перед мало что знающими о нашей действительности европарламентариями, хотя и не собирался им хамить. Важнее всего было не то, что они про нас будут думать, а то, что мы сами о себе думаем. Страсбург был для этого идеальным испытанием политического мужества моих коллег-парламентариев.
Делегацию я стал настраивать заранее: «Важно никого не бояться. Главное, — не бояться самих себя, своей ответственности. За результаты работы делегации отвечаю я. Помните, мы выиграем, если покажем командную игру!» Никто мне не возражал, кроме трех «отшельников», пропустивших общий сбор делегации. Это была далеко не святая троица — два «яблочника», которые считали, что с Западом надо дружить «по-любому», ну и, конечно, наш «Сергей Адамыч».
Наконец, наступил «черный четверг» — день обсуждения «чеченского досье». Большой зал ПАСЕ был забит до отказа. Гостевые ложи заполнены страсбургскими зеваками и ичкерийскими недобитками, вольготно обосновавшимися в Европе под видом «несчастных беженцев». Приготовления к публичной порке России были завершены, и спектакль начался.
Микрофон переходил от одного пламенного оратора к другому. Каждый рассказывал о происходящем в Чечне, как будто сам только что оттуда вернулся. Каждый следующий оратор пытался перещеголять своего предшественника мастерством описания «зверств русской солдатни». Зато никто из выступавших не назвал ичкерийцев «бандитами» и «террористами», предпочитая словечки типа «партизаны», «борцы за свободу», «сторонники автономии». Самым резким ругательством в адрес головорезов было слово «боевик», но даже его за три с половиной часа ожесточенной дискуссии я слышал всего пару раз. Торжество «двойных стандартов» в этой аудитории было очевидным.